Время и боги: рассказы

Потом я пересек дорогу, и запоздалая парочка, торопившаяся в деревню, вдруг остановилась, чтобы бросить взгляд в сторону дома на холме. Я хорошо видел его — он был темен; ни в одном окне не горел свет, и только лунные лучи изредка взблескивали в стеклах. И как-то сразу я понял, что этот массивный дом с отражениями лунного света в рамах и есть конечная цель моего путешествия. В этом доме началась моя жизнь, и к нему я вернулся. Именно он звал меня во время моих долгих скитаний, и я ощущал его притяжение, как намагниченная иголка чувствует притяжение полюса. Больше я не обращал внимания на хор испуганных голосов, который продолжал доноситься из деревни; оставив людей наедине с тем, что пугало их в тумане, я устремился к дому.

Далеко подо мною лежали туман и страхи, которые он, вероятно, скрывал, и склон холма становился все круче. Я преодолел его одним рывком, и как раз тогда, когда я достиг лужайки перед домом и понял, что знаю ее, как ни одну другую лужайку, я наткнулся на высокую каменную стену. Очевидно, ее построили уже после того, как я покинул этот дом. Что-то в облике луны или, быть может, обострившееся чувство времени подсказало мне, что не стоит слишком задерживаться перед этой преградой, поэтому я поскорее двинулся дальше к дому. Лужайки выглядели в точности так же, как когда-то: капли росы сверкали в свете луны, и над травой повисали глубокая тишина и умиротворение; казалось, и сам дом тоже погружен в глубокий сон. Ни звука не доносилось со стороны массивного темного здания; не скрипели двери, не хлопали отворяемые окна, хотя я и вернулся сюда после долгого отсутствия и очень издалека. Дом стоял передо мной почерневший и молчаливый, но ни тишина, ни холод и мрак не задержали меня дольше, чем ограда.

Я вернулся, вернулся издалека к этим тихим лужайкам и к этому дому. Обогнув угол, я приблизился к застекленной парадной двери и увидел, что она слепо таращится на меня всеми своими стеклами, словно не узнает; жалюзи за ними были спущены, замки — заперты.

Тут меня заметила какая-то собака. Она лежала в опрокинутой бочке, словно охраняя двери, но, увидев меня, не залаяла, а завыла. Из дома по-прежнему не доносилось ни звука, ни движения, и все равно я знал, чувствовал, что мое долгое путешествие почти закончено; старые дубовые панели на верхней площадке лестницы второго этажа с любопытством глядели на меня почерневшими от времени резными головами древних королей, и убегал вглубь дома темный коридор, ведущий к двери комнаты, которая когда-то была моей детской. Да, эти старые стенные панели резного дуба означали конец пути.

Я вошел в дом, и пес в бочке снова завыл.

В темноте прямо передо мной начиналась лестница, которую я хорошо знал. Свет мне был не нужен. Я помнил каждую ее ступеньку и каждый поворот и давно выучил наизусть ту музыкальную фразу, которую выпевало эхо, рожденное скрипом рассохшихся балясин. Я поспешил вверх по лестнице, и пес снаружи отозвался протяжным, вибрирующим воем. Вот и площадка, вот и старый, темный коридор и резные головы со странными лицами, которые впервые за все мое долгое путешествие доброжелательно улыбались. Между тем вой собаки снаружи сделался громче и наконец-то разбудил дом, ибо где-то вдали я расслышал глухой звук шагов. Шаги приближались.

Эй, вы меня хорошо слышите? Я чувствую, что да. Мне даже кажется, что я теперь рядом с вами. Вот где-то отворилась дверь. Шаги раздались ближе. Потом в коридоре показалась фигура женщины, которая, недоуменно, тревожно озираясь, медленно шла ко мне со свечой в руке. И как раз в эту минуту на колокольне старой деревенской церквушки пробило полночь; звонкие удары колокола летели над сплошной пеленой тумана, и я почувствовал, что сто лет действительно прошли. Внезапно женщина со свечой заметила меня. Похоже, она видела меня гораздо отчетливей и яснее, чем любой из жителей деревни — я понял это по ее глазам, когда ее рот медленно и широко открылся.

А потом женщина закричала.

Вот вам история, что называется, из первых рук. Все это я пережил сам. Никакого пересказа, как часто бывает в подобных случаях. Отвернувшись от побелевшего лица женщины, я оказался перед почерневшей дубовой стеной, каждая панель, каждая резная завитушка которой были мне хорошо знакомы. И погружаясь в глубину древнего, источенного червями дерева, в самую плоть старого дуба, я наконец-то понял, что долгожданный призрак — это я.

Безумный призрак Перевод В. Гришечкина