Время, чтобы вспомнить все

Она пустилась в путь, и все шло гладко, пока она не дошла до угла Кристиана-стрит и Железнодорожной, северо-западного угла, на котором стоял салун «Датч Амрингенс». На лето в нем установили распашные двери, и на подвешенной над входом, выцветшей от времени вывеске красовались крупных размеров портрет козла и надпись: «Продаем пиво „Бок“». В этом квартале над тротуаром перед входом в каждое заведение нависал козырек, и хотя в Гиббсвилле это не было такой уж редкостью, здесь благодаря подобным козырькам пешеходам казалось, будто они, проходя мимо «Амрингенс» и подобных ему местечек, хотят того или нет, уже почти что внутри. Одетым в длинные юбки и изящные наряды ходить по заплеванным, усыпанным окурками кирпичным тротуарам было весьма опасно. Для песен и крикливых разговоров, не утихавших в этом квартале Кристиана-стрит по вечерам и ночам, было еще рано, но из салуна уже доносились голоса: грубая речь и буйный смех. Несколько мужчин, примостившись на пивных бочках перед входом в «Датч Амрингенс», покуривали дешевые сигары, а сплевывали на тротуар. И, как всегда, здесь с трудом можно было пройти по улице, поскольку множество мужчин стояли у кромки дороги и вдоль зданий, а некоторые, болтая, прямо посреди тротуара, вынуждая прохожих обходить их стороной. В царившей здесь атмосфере любой почтенный гражданин рассматривался как правонарушитель.

В ту минуту, когда Шарлотт проходила мимо двери, соседней с «Датч Амрингенс», из мужской парикмахерской «Ринальдо» вышел подстриженный и свежевыбритый, крепкий с виду рыжеволосый мужчина лет тридцати, одетый в дешевый, хотя наверняка свой самый лучший костюм и явно полупьяный. Поначалу казалось, что он хочет уступить Шарлотт дорогу, но когда он отклонился вправо, она нечаянно отклонилась в ту же сторону, а когда она тут же отклонилась в противоположную, он отклонился вслед за ней.

— Деточка заигрывает, — пробормотал он. — Ну-ка поцелуй меня.

— Убирайся прочь с дороги, мерзкий мужчина! — сказала Шарлотт.

— «Убирайся прочь с дороги, мерзкий мужчина». А у тебя есть такая маленькая «кисочка»? Есть, а?

Теперь он уже намеренно преградил ей дорогу.

— Прочь! — закричала она.

— Хочу увидеть твою маленькую «кисочку», — сказал мужчина.

Шарлотт развернулась назад, готовая бежать обратно домой, но толпившиеся вокруг бездельники почти мгновенно заметили эту сцену и принялись громко смеяться. Рыжеволосый мужчина, воодушевленный их смехом, потянулся к Шарлотт и схватил за руку. В эту минуту Коннелли, ехавший вслед за Шарлотт, соскочил с козел коляски и ударил рыжеволосого хлыстом по голове. Мужчина, обливаясь кровью, упал на тротуар. Шарлотт ринулась к коляске. Коннелли, пятясь и размахивая хлыстом, двинулся вслед за ней, вскочил на козлы, и коляска укатила. Они добрались до Мейн-стрит прежде, чем бездельники успели организовать ответную атаку на Коннелли, и потому атаки не последовало. Для многих из этих бездельников между Железнодорожной авеню и Мейн-стрит начиналась полицейская зона, и за границей этой зоны им немедленно грозил арест, тридцать дней в окружной тюрьме, а между арестом и вынесением приговора жестокие побои. Поэтому неприкосновенность этой границы тщательно соблюдалась.

— Я позову констебля Моргана, — сказал Коннелли.

— Ни в коем случае, — возразила Шарлотт. — Но огромное вам спасибо, Коннелли.

— Пусть его лучше арестуют. Узнать его будет нетрудно — с такой разбитой головой.

— Вы могли его убить. Вы его знаете?

— В жизни его не видел.

— Подождите, не езжайте пока в офис мистера Чапина. Мне надо подумать.

— Простите меня, мэм, но вы, наверное, уж чересчур храбрая.

— Я хочу, чтобы вы ничего не рассказывали мистеру Чапину, ни единого слова. Вы слышите меня, Коннелли? Я очень, очень рассержусь. Вы слышите, Коннелли?

— Слышу, мэм.

— Вы слышите, но я хочу, чтобы вы не только слышали, но и услышали меня, Коннелли. А теперь мы можем ехать в офис мистера Чапина.

Коннелли доложил об этом эпизоде Бену Чапину только вечером, предварительно взяв с него слово, что он не расскажет об этом Шарлотт. Ни Бен, ни Шарлотт никогда это происшествие не обсуждали, но Коннелли с того дня всегда ходил с пистолетом, а рыжебородого — погонщика мулов на одной из шахт — арестовали за пьянство и дебоширство и отправили в окружную тюрьму. Из-за ареста он потерял работу, правда, со временем нашел новую, но уже на другой шахте, в других краях. Коннелли тоже через несколько лет уехал. Он был человеком непьющим и редко посещал салуны, но он и его жена заметили, что многие приятели перестали с ними разговаривать, а придя на мессу и завидев в церкви чету Коннелли, садились в другой ряд. Коннелли прозвали шпионом, и хотя непонятно было, почему именно шпионом, у ирландца для другого ирландца худшего прозвища не было.