Времетрясение

Бенджамин Хиц, бывший шафером на нашей с Джейн свадьбе в Индианаполисе, сейчас вдовец и живет в Санта-Барбаре, штат Калифорния. Той весной Бен встречался с моей двоюродной сестрой. Сейчас она вдова и живет в Мэриленде. Моя родная сестра умерла в Нью-Джерси, мой родной брат, хотя он пока еще чувствует себя хорошо, умирает в Олбани, Нью-Йорк.

Дэвид Крейг, мой друг детства – тот самый, который вырубил музыку в немецком танке во время Второй мировой войны, – сейчас живет и работает в Новом Орлеане. Моя двоюродная сестра Эмми, чей папа сказал мне, когда я вернулся с войны, что я теперь настоящий мужик – Эмми, с которой мы выполняли на пару лабораторные работы по физике в старших классах Шортриджской средней школы, – тоже живет в Луизиане, всего в тридцати милях к востоку от Дэйва.

Диаспора!

Почему мы покинули родной город, построенный нашими предками, город, где наши семьи пользовались уважением, где мы знали каждую улочку, где звучала знакомая речь, где, как я сказал прошлым летом в своем выступлении на встрече выпускников Университета Батлера, было все самое лучшее и самое худшее, что есть в западной цивилизации?

Страсть к приключениям!

Также не исключено, что нам хотелось сбежать из-под власти мощного притяжения – нет, не от силы тяжести, которая повсюду, а от кладбища Краун-Хилл.

Краун-Хилл досталась моя сестра Элли. Но оно не получило Джейн. И не получит моего брата Берни. И не получит меня.

В 1990 году я читал лекцию в университете на юге Огайо. Меня поселили в мотеле неподалеку. После лекции я вернулся в мотель и пошел в бар выпить свой традиционный напиток на сон грядущий, а именно виски с содовой, после которого я сплю как младенец – именно так, как мне нравится спать. В баре было полно народу. В основном это были пожилые люди, явно из местных. Они много смеялись, и было видно, что им приятно общаться друг с другом.

Я спросил у бармена, что это за люди. Он ответил, что это пятидесятая встреча одноклассников Зейнсвиллской средней школы 1940 года выпуска. Это было прекрасно. Это было правильно. Я сам был выпускником Шортриджской средней школы 1940 года выпуска и, получается, пропускал свою собственную юбилейную встречу одноклассников.

Эти люди могли бы быть персонажами пьесы Торнтона Уайлдера «Наш городок», самой лучшей пьесы на свете.

Мы с ними были такими древними, что еще помнили времена, когда отсутствие высшего образования вовсе не означало, что ты не сможешь нормально устроиться в жизни. Ты все равно мог чего-то добиться. Я тогда так и сказал отцу, что мне, может быть, совершенно не хочется быть химиком, как мой старший брат Берни. И я сэкономлю ему кучу денег, если вместо университета пойду работать в газету.

Я сейчас объясню, в чем дело: я мог поступить в университет, только если пойду изучать те же самые предметы, что и мой старший брат. Отец и Берни не принимали иных условий. Все прочие разновидности высшего образования папа и брат называли художественным свистом. Они смеялись над дядей Алексом, страховым агентом, потому что его гарвардское образование было сплошным художественным свистом.

Отец сказал, что мне надо поговорить с его близким другом Фредом Бейтсом Джонсоном, юристом, который в молодости работал репортером в давно закрытой демократической ежедневной газете «The Indianapolis Times».

Мистера Джонсона я знал хорошо. Мы с ним и с папой часто ходили охотиться на птиц и кроликов, пока не бросили это занятие из-за Элли, которая ненавидела охоту. Когда я пришел в кабинет к мистеру Джонсону, он прищурился, откинулся в кресле и спросил, с чего я собираюсь начать свою карьеру журналиста.

«Ну, – сказал я, – может быть, для начала меня возьмут в «The Culver Citizen». Я поработаю там годика три-четыре. Я хорошо знаю этот район». Городок Калвер расположен на озере Максинкуки на севере штата Индиана. Когда-то у нас был в тех краях летний домик.

«А потом?» – спросил он.

«Потом, когда у меня будет опыт работы, – ответил я, – я, наверное, сумею устроиться в какую-нибудь более крупную газету. Может быть, в Ричмонде или Кокомо».

«А потом?» – спросил он.

«Поработаю там лет пять, – сказал я, – и можно будет попробовать свои силы в какой-нибудь центральной газете в Индианаполисе».

«Прошу прощения, – сказал он, – мне нужно позвонить в одно место».

«Конечно», – ответил я.

Он развернулся в своем вертящемся кресле и все время, пока разговаривал по телефону, сидел ко мне спиной. Он говорил очень тихо, но я не пытался подслушивать. Я подумал, что это не мое дело.

Мистер Джонсон повесил трубку, повернулся лицом ко мне и сказал:

«Поздравляю! Ты работаешь в «The Indianapolis Times».

40

Но мне не пришлось поработать в «The Indianapolis Times». Вместо этого я поступил в университет в далекой Итаке, штат Нью-Йорк. С тех пор я, как Бланш Дюбуа из «Трамвая «Желание», всю жизнь зависел от доброты первого встречного.