Временно

– У меня таких мало было за все… время. Я их мучила дольше остальных. Прекрасные экземпляры. Будешь моим любимчиком, когда снова удивишь меня… – Глазницы ее пожелтели от удовольствия, и она попыталась подмигнуть малышу Жа. Получилось что-то нелепое, невкусное и неудачное. – На сей раз я уйду, но, если все же тромбик, – скоро встретимся. Вот только монетку подкину. Выбирай: орел или решка?

– Да проваливай ты уже.

Жа вновь отвернулся к крану и стал заматывать руку кухонным полотенцем. В висках бились какие-то тюремные заключенные его головы, юное тело было их клеткой, и теперь их посадили в карцер – прямо в голову. Чертовы зеки. Нос учуял запах свежей лаванды и кукурузы, только что испеченной мамиными руками, шум реки в ушах превратился в шум обычной воды из-под крана. Раз стакан, два стакан, три, четыре, хлоп, еще раз, два, три, хлоп. Вина ему хочется, сыра и книгу хорошую, чтобы дурманило, чтобы кипело все вместе в большом чане с приправами уличными, восточными. Аж челюсть сжимается, как у эпилептика, от такого сильного желания. «Боже, рано я тебя съел, оставил бы хоть кусочек на перекусить», – думает Жа.

Круг мальчишеской головы похож больше на квадрат теперь, земля в горшке – на сахар, книга – на зубы, боль – на сытость, глаза – на бархатцы, жизнь – на достопримечательность. А зеркала на мальчика не похожи. Вот так. «Цветочек там жив еще, интересно?» – думает Жа. Ах, как кружит-то, как от поцелуев. Так приятно и легко вдруг теперь, даже света не видать ему.

Малыш Жа поворачивается к столу, держа в руке кухонный нож, но злоба в лице переменяется удовольствием. Стол пуст, ни следа гостей не видит он больше. Чай давно остыл, ну как чай, трава там какая-то, что успел найти он в этих джунглях нищеты. Маленькими глоточками, в надежде почувствовать несколько вкусов поочередно, Жа допивает содержимое кружки и устало выдыхает. На стуле рядом с ним замечает он конверт, берет его в руки, открывает. Внутри листок бумаги, незнакомый детский почерк, какие-то слова, запахи черной смородины, звуки му, а еще песчаный пляж, кокосовая вода из трубочки, маленькие пальчики в волосах, белоснежные улыбки, веснушки.

– Мелис, – падают его слезы, а за ними и сам мальчик летит вниз головой. Рядом с ним, раскинувшись симметрично, машет своими легкими крыльями великий и живой десятирублевый медный орел.

за 23 года до октября, 24.

– : —

О, как учиться любить приятно. 4 года на носу, маленький джентльмен в майке с дыркой и чумазыми ранеными ладонями, с щечкой аать и вверх в улыбке бежит по лестнице из цветов, только что из моря, соленый и жаркий. Тельце его костлявое, одна спина и щечки с глазками, бурый от румяного солнца, пепельные белые волосы падают на его личико, и тот их постоянно убирает в сторону, хмурясь. Такой себе герой из податливого желе, грандиозный и легкий как пушинка, пестрый во взгляде, свой. В руках свежих маленький крабик, только что пойманный из паутины медуз и ловких ручек рыбаков-шалопаев. Крошечный и великий, движется он как стрела, пронизывая воздух своим юным сильным стремлением. Дверь распахнулась, и улыбка заметная, летучая упорхнула махом и со свистом. Ах, какая светлая она, но ее пряди и голубые ягодки так унылы, что к горлу мальчишки подступает комок и слезы норовят выпасть бомбами на благородные земли тоски.

– Мой милый Жа, ты пришел, мой ласковый белый снежок, иди ко мне, обними.

– Что с тобой, Мелис? – почернел Жа.

– Мой несмышленый мальчишка, точно как мои куколки. Глупыш, я больна, и ты не должен долго находиться рядом с моими любящими тебя ручками. – Мелис гладит детскими пальчиками его изнуренное от новостей личико и скоро убирает их под пропахнувшую благовониями и мятой накидки на одеяло. – Мой хороший Жа, я так хотела понырять с тобой сегодня с отвеса и покудахтать на морские корабли, но я вся горю, просто пылаю, и мы с mama сегодня вечером уезжаем домой лечить мои легкие. Ты же будешь мне писать, мой милый Жа?

– Конечно, буду. Правда, я писем еще не писал никому. Я и писать не умею-то толком.

– Значит, для меня будет твоим первым! – ее бордовые щеки весело заиграли, губы, полные и сентиментальные, еще сильнее наполнились сладостью и какой-то неведомой ему новизной, руки снова появились на свет из недр простынных скал и искали мальчишечьи на ощупь.

Жаркое лето в южном городе зарождало непокой. Море кувыркалось, как бешеное, море только-только соединило руки малышей, их уже не разнять. Мальчик Жа был на море впервые. Его родители поили его вечерами какао, читали книжки про деревянных солдатиков, целовали в ушко на ночь. Это была любовь, чистая, как кромешная темнота. Мелис встретилась ему в детском парке, посмотрела на него внимательно, подошла и взяла за руку. В тот момент белобрысый Жа узнал, что есть и другая любовь в жизни и она пахнет шоколадом и виниловыми пластинками.

– Тебе нельзя здесь долго находиться, мой милый Жа, ты можешь заразиться и тогда тоже будешь гореть, – она вздохнула, будто загудел круизный лайнер.