Временно исполняющий

Краткие ответы доставляли Вере тихую радость — будто теплой морской волной подхватило и понесло в простор. Большего счастья, казалось ей, она никогда не испытывала. Тихое «люблю», произнесенное со спокойной улыбкой, звучало убедительнее любых слов, заверений.

— Я счастлива, Юра! И многое поняла за эти дни.

Сказала и не заметила, как при последних ее словах он удивленно посмотрел на нее и ушел в ванную. Провожая глазами прямую, по-мальчишечьи угловатую спину с выступающими лопатками, Вера едва не задохнулась от волнения: и спина с четко обозначенными под рубашкой лопатками, и уверенная, неторопливая походка, и даже руки немного на отлете напомнили ей Мишу. Как две капли воды похож на отца. Ей так сейчас не хватало сына!

В который раз они ловили себя на совпадении мыслей! И каждый раз изумлялись. По непонятной ассоциации Юрий, умываясь, тоже думал о сыне, но, в отличие от жены, думал конкретно.

— Все же тебе придется съездить за Мишкой, не дожидаясь каникул. Нужно ему быть с нами, в семье. Отец с матерью ему нужны. И он нам.

— Когда ехать?

— Завтра утром извести их телеграммой, а послезавтра отправляйся. Заодно и отца привози. Я полагаю, он возражать не станет. Ему тоже одиноко. Не захочет насовсем остаться — погостит у нас. И Мишке не придется тосковать по деду, и деду — по нему. Да и тебе будет спокойнее.

Вера решительно не понимала происходящего. Глядела на мужа расширенными глазами — так глядят дети на недоступное их пониманию чудо: было непостижимо, каким образом ее мысли передались ему. Или, возможно, случилось наоборот?

— Хорошо, Юрочка, поеду. — И сама не поняла, почему с кажущимся противоречием, вне связи с происходящим у нее на душе, произнесла вслух: — Не помню своей мамы. Пробую вызвать в памяти ее лицо, улыбку, руки и не могу. Впрочем, нет, руки ее хорошо вижу. Тонкие, с длинными пальцами. Руки пианистки. — Пояснять сказанного не стала, хотя Юрий, это видно было, не понял ее. — Ты прав, — сказала поспешно. — Поеду забирать. Послезавтра отправлюсь.

Суров наклонился к ней через стол:

— Поездом.

— Почему? — Но, спросив, тотчас же спохватилась: — Твоя правда, Юра. Я еще не свыклась с мыслью о маленькой… — Осторожно провела руками по животу. — Какой ты у меня…

Наверное, он заметил: в ней был напряжен каждый нерв.

— Ну, как твои голуби? — В его глазах теплилось спокойствие. — Я мельком взглянул и нахожу, что дело сдвинулось с мертвой точки. Не ошибаюсь?

— Как будто.

Сухой блеск Вериных глаз служил подтверждением ее словам. Вере хотелось заплакать по-бабьи, навзрыд, от полноты чувств, пришедших к ней после долгого ожидания, от мужниного интереса к ее работе, интереса искреннего, и она, не стыдясь, дала волю слезам.

ПОСЛЕДНИЙ ЗОВ Документальная повесть

1

«…И я сказал: «Жо́на, ты мне голову не морочь, побереги глотку. Нужно отправляться. Кричи не кричи — пойду. Мне Советы не причинили зла: хату не отобрали, в морду кулаками не тычут, снаряды не заставляют возить. Ну, чем мне Советы насолили?.. А фашистовцы, пся кошчь, всех перебьют. Нет, жо́на, тебя слушать — себе хуже. Слезами не поможешь. Пойду — и все».

Вот я, панове-товажыше, спрашиваю, пшепрашем панство: вы не видите, что под самым боком у вас, под самой граничкой враг стоит? У них все готово, холера тому Гитлеру в самую печенку и еще глубже!.. Я, пшепрашем панство, простой хлоп, как думаю, так говорю. Вот спрашиваю по темноте своей: чего ждут Советы?.. Пока Гитлер войну начнет, снарядами вас закидает… Откуда знаю?.. Имею глаза и уши. Третий день вожу снаряды на артиллерийские позиции фашистовцев. Для чего им снаряды под вашей граничкой? Танки у них подтянуты — опять же под граничкой. Понтоны готовы. Всех хлопов отселяют подальше от границы. Разве сюда не слышно, как голосят наши бабы?.. Нет, шановное панство, ошибаетесь… Гитлеру верить нельзя».

(Свидетельство Яна Богданьского)