Временно исполняющий

— Мне кажется, ты чего-то не договорил, Геннадий Михайлович.

— Ты прав. Скажи, зачем изменил приказ?

— Ты имеешь в виду солдат Мелешко?

— Ну да.

— Мне доложили проект приказа. С ним я никак не мог согласиться. У Мелешко набедокурили, пускай Мелешко их и воспитывает.

Тимофеев нервно раздавил в пепельнице окурок.

— Ты не учел одно весьма немаловажное обстоятельство: на первую выезжал я, на месте разобрался. Наверное, следовало переговорить со мной, а затем уже решать.

— Такие-то пустяки?

— Это не пустяки. — Тимофеев закурил новую сигарету. — Согласен с тобой: перевод из одного подразделения в другое не всегда оправдан. Но данный случай осложняется двумя обстоятельствами: распоряжение о переводе этих солдат уже было согласовано с Карповым, а предложение исходит от меня, так что тебе обязательно надо было переговорить со мной — и тогда все прояснилось бы. Это — первое. И второе: из трех самовольщиков ведь двое по месяцу служили на первой, и Мелешко за них не в ответе. Существует и третий аспект — наш авторитет. Одним словом, приятно тебе это или нет — оставь приказ в первой редакции. А впредь, будь добр, кадровые вопросы без меня не решай.

— В равной степени этот упрек относится и к тебе.

— Согласен. Тут, правда, можно принять во внимание смягчающие твою вину обстоятельства, — полушутя добавил Тимофеев, — ты еще не вошел в курс дела.

— К сожалению. Ну да ладно, — оборвал его Суров. — Все яснее ясного. Извини. Впредь будем согласовывать не только кадровые вопросы. Но имей в виду: я всегда буду противиться переводам недисциплинированных солдат в другие подразделения на перевоспитание. — Воцарилось молчание. — Спасибо за великолепный обед, мне пора.

Вслед за Суровым Тимофеев направился к вешалке, однако, не дойдя до нее, остановился. Суров, чувствуя на себе чужой взгляд, обернулся.

— А ты разве не идешь в отряд?

— Любопытный ты мужик, Юрий Васильевич.

Он наверняка не ограничился бы сказанным, но в этот момент из кухни выбежала Одарка Ивановна. Покачала головой:

— Вжэ побиглы? А я взвару наготувала з грушок та вышэнь, ай шкода яка!

Но Суров, уже в шинели, от компота наотрез отказался.

— Спасибо вам большое, Одарка Ивановна, обед был очень вкусным.

— …и прошел в теплой и дружественной обстановке, — заключил с улыбкой Тимофеев.

Теща колыхнула высокой грудью.

— Иды ты пид тры чорты, Гена!..

— Иду. Уже иду, мама. Обед в самом деле был очень вкусный. Позвольте ручку.

Одарка Ивановна манерно протянула пухлую руку, зять чмокнул ее, доставив теще огромное удовольствие.

— Иды вжэ, иды. И шыю загорны шарфом. Ач як мэтэ!

На улице действительно сильно мело. Мокрый снег налипал на стены домов и спины прохожих, слепил глаза. Дул сильный, пронизывающий ветер.

— Пережди до завтра, — крикнул в ухо Сурову Тимофеев. — Какая нужда в такой спешке?

— Поеду.

— Ну, смотри.

Вместе пришли в отряд, поднялись на второй этаж, в кабинет Сурова. Политотдел и службы тыла размещались этажом выше. Тимофеев вытер платком мокрое лицо.

— Что представляет из себя капитан Ястребень? — поинтересовался он, не раздеваясь и не садясь. — Вы ведь, кажется, сослуживцы по Дальнему?

Суров резким движением отряхнул от снега шапку.

— Дельный офицер.

— Для характеристики этого и много и мало. Но что интересно: не успел этот дельный офицер приехать, а из Москвы уже звонок в округ. Из Минздрава. Некий профессор, светило, хлопочет о жилье для Ястребеня. Дай ему квартиру, и все тут! И не спрашивает, где ее взять. Терпеть не могу этих длинных рук.

Наступал черед Сурова рассмеяться:

— Отец Ястребеня — простой колхозник, живет в Полесье. А квартиру для него найти придется. Он еще не оправился полностью после тяжелой болезни, жена беременна. Будем настойчиво искать жилье.

— Может, свою отдашь? — Тимофеев нервно, на высоких нотах, рассмеялся.

— Самому нужна. А Ястребеню поищем. Я кое-что уже придумал. Рассчитываю на твою поддержку. Вернусь с границы — расскажу.

Допытываться Тимофеев не стал.

— Чует сердце, наломаешь ты дров, Суров. Раскрутишь колесо, а остановить силенок не хватит.

— Ты поможешь. Вдвоем сдюжим.

8

К вечеру снег прекратился. Машина катила по ровной дороге, недавно покрытой асфальтом. Двадцать четыре километра полем и почти столько же по широкой лесной просеке, тоже недавно покрытой асфальтом. Весь этот путь проскочили за какие-то полчаса. Над дальней кромкой леса, где рельефно выделялись макушки вековых сосен, небо очистилось, ветер унес темные снежные облака в бурых подпалинах, и весь горизонт над Черной Ганьчей засветился закатным розовым светом уже упавшего за лес холодного осеннего солнца.

— Красивые места. — В голосе Ястребеня звучали теплые нотки. — Как у нас, на Дальнем. И мое родное Полесье тоже напоминает. Аж на душе полегчало.