Времени нет

— Я на «Олимпийском». Здесь под сценой может быть заложена взрывчатка. Я хочу ее найти. И мне нужен свет.

— Ого! Ну, с этим к Богу. Я только джин.

— Саатчи, у меня осталось несколько минут до полуночи. Помоги мне!

Джинн прочистил горло.

— Ну что ж. Не каждому приходится сказать такое . Fiat lux!

И свет полился из обломка, словно он превратился в окошко в параллельную реальность, и оттуда лупит прожектор. Луч ослепил Эдема, и тот должен был заслонить его ладонью. Когда же немного привык, направил обломок в пол и забрал ладонь.

Место под сценой было сплошным переплетением металлических труб, собранных в большие и малые треугольники. Казалось, ступишь не туда — и уже не выберешься отсюда никогда. А посреди этого лабиринта лежала боком большая колонка. Обычная колонка, идентична тем, которые Эдем двигал на сцене. Вот только здесь ей было совсем не место.

Следя за своей головой и конечностями, Эдем добрался до колонки, умудрившись дважды стукнуться коленом и трижды лбом. Каждый удар джин сопровождал издевательским «Ой». Если бы в зеркале можно было увидеть его отражение, он наверняка качал бы головой.

Колонка все же была несколько другой: ткань черная, а не серая, и довольно изношенная. Эдем постучал по стенке, и ему пришлось опереться на одну из труб, чтобы унять сердцебиение. Колонка не была пуста.

— Нашел то, что искал? — спросил джин. Свет с обломком стал более мягким.

— Похоже.

Эдем попытался сдвинуть колонку с места, но не смог даже наклонить — она была наполнена чем-то тяжелым.

— Это действительно взрывчатка? — раздался голос джина.

Эдем не знал. Он направил луч света на прямоугольный ящик и обследовал его, надеясь найти хоть какую-нибудь подсказку.

Обойдя предмет, нашел.

В углублении с ручкой, позволявшей нести колонку, торчал обклеенный лентой телефон. Не смартфон, а телефон с кнопками, архаизм начала двухтысячных. К нему была примотана батарея, провода от которой вели внутрь колонки.

Взрывное устройство срабатывало от телефонного звонка. Эдем был прав во всех своих предположениях. Президент Антоненко одобрил, а глава администрации Гарда велел организовать теракт, который должен сохранить им власть.

Девять минут. У Эдема оставалось девять минут, а потом он покинет тело Антоненко и перенесется в свое, покрытое простыней в больничной палате.

— Большой Скотт! — воскликнул Саатчи, и свет еще сильнее потускнел. — Похоже, кто решился поджарить нашего музыканта, с которым мы накануне провели такой замечательный день!

Джин по имени Саатчи точно знал больше, чем притворялся, но у Эдема не было времени извлекать из него подробности.

— Они собираются позвонить на телефон. Импульс идет от телефона к детонатору — и ба-бах, — Эдем говорил не с джином, ему нужно было объяснить все самому себе. — То есть все просто. Никакого выбора между красной и синей проволокой. Мне достаточно отсоединить телефон.

— Зачем? У вас в стране словно хватает саперов. Завтра придешь в себя и сразу сообщишь, что стадион заминирован. Они должны будут проверить.

Джин был прав. Президенту не следует прикасаться к телефону. Эдему стало спокойнее. Так он и поступит. Похоже, ему пора уходить, пока сознание Антоненко не вернулось в это тело.

— А кто его установил? — спросил Саатчи.

"Я не знаю его имени, он Безликий", — хотел сказать Эдем. В том, что именно Безликий курировал непосредственную установку взрывчатки, он не сомневался. Но приказал ему Гарда. Значит, ответом на этот вопрос будет эта фамилия.

Перед глазами предстала сауна, люди в плавках и охлажденный фреш. Гарда говорит о гипотетическом теракте. Второй участник встречи Хижняк дает понять, что ему не нравятся даже гипотетические разговоры о таком. А что делает президент?

Президент поддерживает эту идею.

Нет, не из-за Безликого на стадионе в центре Киева установили бомбу. И не по желанию главы администрации Гарды.

— Президент установил, — ответил Эдем. — Он не озвучил приказа, но он его отдал.

Зеркало и дальше лило мягкий свет, но Эдем многое отдал бы, чтобы сейчас этот куций обломок разросся до размера страницы из тетради, — чтобы он мог увидеть в нем джина, а не только слышать его голос. Голос единственного собеседника, с которым он мог откровенно поговорить.

— Совраю, если скажу, что такое не происходит повсюду. Все старо как мир. До полуночи — семь минут, поэтому это выражение как никогда актуально.

— Что же мне делать, Саатчи?

— Как что? Убирайся отсюда. Завтра с утра сообщишь о бомбе. Можешь даже обвинить президента — ты оставил здесь достаточно его отпечатков. А в свой последний день — живи и радуйся.

— Никто не снимает отпечатки пальцев у президентов.