Времени нет

Как обычно в дневное время ворота были открыты. Двое солдат, которых оставили охранять гарнизон, когда все остальные ушли на игры, в ужасе сложили оружие. Почти сразу вслед за бунтовщиками на территорию ворвался Тиберий со своими солдатами. Он выполнял запоздалый приказ легата, начавшего реагировать на происходящее далеко не сразу – скорее всего, из-за вина, которое старый вояка цедил в течение всего дня. Он поручил декуриону организовать конную погоню за гладиаторами.

По распорядку мирного времени свободным от несения службы легионерам оружие и доспехи не полагались; кавалеристы, вооруженные только кинжалами, были без жалости перебиты за считанные минуты. Некоторые пытались бежать, но были настигнуты и добиты, дабы не смогли донести о местоположении бунтовщиков. Один из гладиаторов погиб от руки Тиберия, который в отличие от остальных был при оружии и облачен в парадный доспех.

– Перед смертью декурион рассказал…

– Перед смертью?! – вскричал Урсус. – Я же просил не убивать его!

– Мы подумали, что он нужен тебе для допроса. Пока лекарь приводил тебя в чувство, мы сами допросили его. У Житинжи талант к этому делу… – Хаган мотнул головой в сторону негра, развалившегося в кресле декуриона. В ответ на комплимент тот довольно оскалился, обнажив редкие, крупные зубы.

Антон Сергеевич зажмурил глаза. Он представил себе ужасную смерть Тиберия: сначала перебили всех его людей, а потом самого пытали так, что этот храбрый и верный долгу человек рассказал все. И в завершении всего убили… А ведь не прошло и двух недель с тех пор, как они трапезничали и философствовали в этой самой комнате.

Гней, Тиберий… Сервиллий – вдруг вспомнил он имя Синего Подбородка… Никому из них не желал он смерти.

Так или иначе все более-менее серьезные конфликты не исключая мировых, начинаются из-за женщин… Неужели и он сам всю эту бучу устроил из-за бабы? Он, конечно, думал и о свободе этих людей, своих собратьев по оружию. И о том, что в лице прокуратора повергает зло, на котором зиждется это жестокое государство… Но поводом для этого все-таки стала баба! И он, человек из просвещенного, гуманного будущего, оказался ответственен за смерть множества людей, в том числе тех, что довольно сносно с ним обращались.

Что ж. На войне как на войне… А с Тиберием даже получилось к лучшему: если бы пришлось допрашивать его самому, римлянин принял бы свою излюбленную позу с отставленной ногой и задранной головой, и чёрта с два удалось бы от него чего-то добиться…

– Так что рассказал декурион перед смертью? – открыл глаза Урсус.

Хаган продолжил. Перед смертью Тиберий рассказал, что легион «Фретензис» разбросан по всей Иудее. Основные его силы сконцентрированы в Ершалаиме, гарнизон же Кесарии состоит всего из пяти сотен человек: пятидесяти конников и четырехсот пехотинцев, остальные – командный состав и обслуживающий персонал. Легат послал конников, как оказалось, на смерть. Пехоту отправил в казармы вооружиться, приказав затем разделиться на три равные части и перекрыть городские ворота: северные, южные и восточные. Западными воротами по сути являлся морской порт, который легат решил охранять силами моряков, коих насчитывалось в городе до двух сотен. Преторианцев – бывшую личную охрану прокуратора легат предпочел оставить при себе и забаррикадировался с ними во дворце Ирода Великого.

Когда Хаган закончил, все уставились на Урсуса, ожидая его решения. Тот сказал первое, что пришло в голову:

– Нужно срочно выступать. Промедление смерти подобно!

Тут его взгляд остановился на красном лице лекаря.

– Он зачем здесь? Ему не нужно знать о наших планах.

Хаган пожал плечами.

– Он все равно пойдет с нами. Тебе необходима его помощь.

Лекарь быстро-быстро замотал головой и запричитал:

– Я бы с удовольствием пошел. Кто из порядочных иудеев не против власти Рима? Но у меня больная жена, я не могу ее оставить. И… – он склонил голову. Его лицо достигло такой степени красноты, что казалось, сейчас начнет плавиться, – я никогда не скрываю это от пациентов… Урсус, твоя рана смертельна. Я зашил ее, но не в силах остановить внутреннее кровотечение. Я удивлюсь, если ты доживешь до заката.

Житинжи закричал на него страшно выпучив глаза:

– Ты врать, собака! Не хотеть идти с нами!

Лекарь спокойно ответил, не повышая голоса:

– Клянусь Гиппократом – это правда.

– Да кто же поверит иудею?! – произнес Агмон насмешливо. – Ваши клятвы работают только тогда, когда вы даете их друг другу. Обмануть иноверца для вас все равно, что вина в шабат выпить!

– Перестань, брат, – попросил Урсус. – Я сам чувствую, что он прав. Отпустите его на все четыре стороны.

Лекарь в молчании вышел.