Враждебный портной

– Он, – повернувшись к одобрительно кивающему Р. Т., продолжила судебным голосом секретарша, – пьянствует в рабочее время, использует служебную машину в личных целях, оформил на работу бывшую любовницу, назначив ее в нарушение Трудового кодекса на высокую должность. А еще… – на мгновение, но только на мгновение, задумалась, – говорил, что президент России – хитрожопое ничтожество, а правительство – сборище воров! Что Государственная дума и Совет Федерации – отстойники для проходимцев, по которым плачет тюрьма. А еще… – Каргин зашелся в приступе страшного кашля и не расслышал, что именно он говорил про… неужели «жидов»? А вот запрещенное слово «пидоров» прозвучало совершенно отчетливо. – У него в сейфе хранится незарегистрированный револьвер системы «Беретта»! – Похоже, расстрельный список грехов Каргина был бесконечен и смердел, как список Макбета, до небес. – Он готовит террористический акт! Да я его сейчас… – превратившаяся в правоохранительную (с доносительным уклоном) валькирию, какого-то Вышинского в юбке (нет, в куртке), секретарша сдавила, как в тисках, согнутой в локте рукой шею Каргина.

Он захрипел, пытаясь ослабить лютый зажим. Ему бы это не удалось, если бы подкравшийся с тыла Роман Трусы ловким рывком не стащил с матерящейся валькирии куртку. После чего мгновенно ее свернул и спрятал в сумку. Пинком отбросил сумку подальше от секретарши. У Каргина, должно быть, двоилось в глазах, потому что ему показалась, что куртка, как удав, продолжает ворочаться в сумке.

– Так кофе или чай, Дмитрий Иванович, вас не поймешь! – услышал Каргин прежний голос секретарши. – Вам это… врача не вызвать? Красный какой-то… – Она встревоженно всмотрелась в его лицо. – А нос-то, нос-то… как помидор… Да что с вами?

– Чай, – выдохнул, вжимаясь в диван, Каргин.

Позор, подумал он, х…ка, как у таракана, а еще что-то там болтал про кровь и почву… Еще минута, и она бы выпустила из меня кровь и закатала в почву. Ему не хотелось думать, что она могла сделать с х…кой.

– Это второе изделие, – как ни в чем не бывало, пояснил Роман Трусы, когда секретарша покинула кабинет. – Оденем в такие курточки ОМОН, национальную гвардию, добровольцев из отрядов по защите государства и Конституции, и никакие шествия и митинги маргиналов, националистов, несогласных, креативщиков и прочей шушеры нам не страшны! Дозированная кровавая грязь – успокоительное лекарство для общества, охлаждающий компресс на дурную горячую башку. Ты зря со мной споришь, – снова полез в сумку, – мы, как говорили звери у Киплинга, одной крови, ты и я!

– Что, есть и третье? – встревожился Каргин.

– А то! – Р. Т. вытащил из сумки отвратительную вязаную шапку, так называемый колпачок.

В этом всепогодном головном уборе ходило подавляющее большинство мужского населения России. В девяностых годах колпачок верхней своей частью напоминал торчащий или свесившийся набок (было два варианта) петушиный гребень. Сейчас он купольно закруглился, плотно обхватывал голову, подчеркивая и усиливая скрытые недостатки лица и – таинственным образом – фигуры, сужая плечи и расширяя ее к заду. Натянувший вязаную шапочку человек как бы ставил на себя печать общенационального вырождения, становился чем-то средним между дебилом и дебильным непротивленцем. С таким человеком можно было делать что угодно. Но и сам он в тот момент, когда с ним никто ничего не делал, мог сделать что угодно с кем угодно. Охранники – таким могло быть обобщенное определение людей, охранявших в черных вязаных шапочках пункты обмена валюты, парковки, входы и выходы в учреждения, но главным образом собственное ничтожество.

– Примерь! – протянул шапку Каргину Р. Т.

– Надо? – опасливо осведомился Каргин, не решаясь надеть шапку.

– Тебе понравится, – подбодрил Р. Т.

После нападения секретарши, публичного оскорбления его мужского достоинства, обвинений в хранении незарегистрированного оружия, антисемитизме и гомофобии бояться и стесняться было нечего.

Каргин надел шапку.