— Слушаю вас, Дмитрий Иванович! — встревоженно отозвалась директриса.
— Нелли Николаевна, — задушевно произнес он, — вы бы убрали это чучело из витрины, ему только в поле пугать...
Фрейд велик, подумал Каргин, уже хотя бы потому, что не имеет ни малейшего отношения к оговоркам. Но его вспоминают, как если бы он предсказал все оговорки на свете. Как если бы меня вспоминали каждый раз при слове «
Чем внимательнее вслушивался Каргин в слова Нелли Николаевны, тем глубже задумывался об этой самой неведомой, высунувшей рыло из нечистого океана психоанализа рыбе. Она (рыба), как библейский кит Иону, проглотила разум Каргина, и он (разум) беспомощно блуждал в ее темном, как подсобка, где Каргин
— Палыч, — поинтересовался Каргин, растерянно пожелав средь бела дня Нелли Николаевне спокойной ночи, — ты видел в витрине манекен?
Опять Фрейд!
Неужели, подумал Каргин, если мужчина
— Нет, Дмитрий Иванович, — твердо ответил Палыч, — там не было манекена.
— А что там было?
— Большая грязная тряпка, — ответил Палыч, — с надписью «Оформление витрины».
Он не удержался — обошел по встречной крохотный «дэу матисс». Вцепившаяся в руль девушка повернула в их сторону испуганное, белое, как блюдечко с двумя изюминками глаз, личико.
С лица не воду пить, тупо подумал Каргин, хотя лицо девушки было очень даже милым. И... не есть изюм, как-то
Россия развалится, расползется на куски, как эта хламида, вдруг даже не подумал, а понял Каргин, если молодежь выбирает рваную одежду. Фрейд прав! Главная оговорка — в одежде! Единая страна больше никому не нужна!
— Мы куда-то опаздываем? — строго поинтересовался он у Палыча, по длинной гипотенузе пересекшего перекресток под красным светом светофора.
— Уже нет. — Съехав сквозь прореху в ограде через утоптанный газон на малую дорожку, Палыч притормозил перед офисным зданием из светлого стекла на Бережковской набережной.
Несколько этажей в этом напоминающем модернистский памятник русскому граненому (с водкой, с чем же еще?) стакану здании занимала управляющая компания государственного холдинга «
Кабинет в «Главодежде» нравился Каргину больше, чем кабинет в министерстве в Китайгородском проезде, выходящий окнами во внутренний двор.
— Вон она. — Палыч кивнул в сторону женщины, поднявшейся со скамейки.
«Она» была в коротком белом плаще, в высоких — по (восточно)европейской моде — кожаных сапогах с наколенниками и при недешевой (Каргин сразу определил) плетеной сумке на длинном ремне через плечо.
— Кто такая? — Каргин впервые в жизни видел эту — с лицом симпатичной, пожившей крысы — женщину. В то же самое время он знал, что это не так, что он знает ее давно. Их общее прошлое проявлялось медленно, но неостановимо, как портовые сооружения, когда к ним сквозь туман с тревожным носорожьим ревом приближается корабль.
— Ну, вы даете, Дмитрий Иванович, — возмутился Палыч. — Сами ей здесь назначили, мне сказали, чтобы я вас из магазина хоть на крыльях, а... — ткнул пальцем в зеленые, как глаза зверья на обочинах ночного шоссе, цифры электронных часов, — к пятнадцати тридцати сюда доставил! — Палыч обиженно отклонился, чтобы Каргин с заднего сиденья увидел цифры на часах: пятнадцать двадцать семь.
— Молодец, — похвалил водителя Каргин. — Надо было заказать ей пропуск, подождала бы в приемной.
— И я вам говорил, — ответил Палыч, — но вы сказали, что сначала посмотрите на нее, а потом... решите.
— Значит, у меня еще есть две минуты...