Читаем Враждебный портной полностью

...Каргин вспомнил, что двадцать лет назад, перед тем как он поступил на государственную службу, у него было пять торговых точек на оптовом рынке в Коломне. Он был настоящим, правда, без золотой подзорной трубы, падишахом маленького, но удаленького пьяненького государствишка из трех ларьков и двух развалов, где в две смены трудился гендерный интернационал — десять женщин от восемнадцати до пятидесяти двух лет.

Воспоминания об оптово-рыночном периоде жизни были яркие и сочные, как подкрашенные, накачанные сахарной водой сливы, которыми они торговали.

Каргин вспомнил, как драл на мешках с сухофруктами косенькую трудовую мигрантку Айнур, привезенную (понятно за какую плату) хмурым дальнобойщиком из Казахстана на фуре с арбузами. Она божилась, что ей восемнадцать, но никто никогда не видел ее паспорта. Каргин широкими ноздрями вдыхал аромат сушеных груш, вишен и изюма, и ему казалось, что он скачет верхом по цветущей фруктовой степи, а потом валится из седла мордой вниз, но не в колючую траву, а в загустевшее верблюжье молоко, каким оно бывает в начальной стадии изготовления айрана.

А потом вспомнил пятидесятидвухлетнюю серьезную Елену Игоревну из Мытищ — бригадиршу продавщиц и по совместительству бухгалтершу. Это была удивительная женщина с красивым, строгим, иконным каким-то лицом. Ее добродетель (во всяком случае, со стороны Каргина) не подвергалась обычной, если не сказать, естественной для большинства оптово-рыночных женщин усушке, утруске, расфасовке, розничной продаже с последующим списанием невостребованных остатков. Благо ему — падишаху из ларька — было из кого выбирать. В торговом женском интернационале Елена Игоревна осталась гордой белой вороной, в тюркском варианте аккаргой.

Оптово-рыночные воспоминания были ниточкой, которую Каргин тянул из лохматого, спутанного, пропитанного алкоголем, запахом замусоленных купюр, перепачканного помадой и тушью для ресниц, пропахшего дезодорантами и лапшой «Доширак» разноцветного клубка. Он был готов тянуть нить дальше. Нить была бесконечной, как ночь Шахерезады и (настоящего) падишаха, и сладкая, как их грех. Можно сказать, не из клубка тянулась она, а из мотка сахарной ваты.

Но вдруг сквозь оптово-рыночные воспоминания, как один сон сквозь другой, проступили воспоминания об иной (альтернативной, но будто бы тоже прожитой Каргиным) жизни. Из-под одних (относительно приличных) обоев вылезли другие — оскорбляющие человеческое достоинство. Альтернативная жизнь была неизмеримо более унылая и серая, нежели клубок, он же моток сахарной ваты, где терял мужские и душевные силы Каргин.

Перейти на страницу:

Похожие книги