Враждебный портной

— Да-да, заставим, пусть мир услышит, как она звенит. — Каргин попытался вспомнить, как зовут Посвинтера, — Яша, Лева, Марк? — но так и не вспомнил. Точка любви прожигала рукав пиджака. Каргин не вполне понимал, зачем ему нужен еще и халат металлурга, но новая, возникшая помимо его воли (прав Р.Т.!) реальность властно, как министр или... скосился на фотографию на стене Каргин, диктовала, что делать.

И опять Р.Т. прав, подумал Каргин, мы две стороны медали — безрадостная сила и бессильная радость. Но сейчас появился шанс... поставить медаль на ребро, конвертировать радость в силу, чтобы наша медаль победительным наждачным колесом покатилась по миру, счищая с него, как коросту, капиталистическую мерзость, расшвыривая, сгоняя с дороги прочие, не желающие добровольно очищаться, весело звенеть (славя Господа) и подпрыгивать (к Нему в ладонь, куда же еще?) медали. У нас был великий проект — коммунизм, подумал Каргин, хотя всю жизнь был ненавистником этого проекта, кто сказал, что не может быть другого?

Накинув халат поверх пиджака, Каргин обещающе подмигнул отслеживающей хмельными расфокусированными глазами каждое его движение секретарше, танцующей походкой вышел из кабинета.

И дальше действовал быстро.

Если бы кто-нибудь из подчиненных увидел его несущегося танцующей походкой по коридору в зеленом пиджаке и халате металлурга поверх, как в маскировочном наряде снайпера, то подумал бы, что Каргин сошел с ума. Но его никто не увидел. Пуст, тих и печален, как дождливый осенний вечер, когда нечем себя занять, был коридор «Главодежды».

В этот день Каргин, как чувствовал, приехал на работу на своей новой машине — внедорожнике «Range rover».

Посмотрим, какой ты внедорожник, пробормотал он, усаживаясь за руль. Пока еще «Range rover» не нюхал настоящих русских внедорог, если не считать подъезда к даче Ираиды Порфирьевны в Расторгуеве. Там кто-то постоянно строился и перестраивался, а потому подъезд к даче был жидким, как... Слово кисель представлялось слишком благородным для описания последних ста метров перед воротами дачи.

Кто меня остановит? — рванул со стоянки, едва не снеся шлагбаум, Каргин. Случайно подняв глаза, он увидел свое отражение в зеркале на ветровом стекле. Краснорожий, в мохнатом проволочном халате металлурга, он напоминал... Снежного человека, если бы тот промышлял угоном дорогих автомобилей.

Яблокоотяблони...

Освободившись от халата, Каргин пригладил вставшие дыбом во время пьянства волосы, придал лицу тупое начальственное выражение. Это было просто. Достаточно было вспомнить какой-нибудь служебный документ или поручение, полученное на последнем совещании у министра.

Каргин сам не заметил, как пролетел Рублевку, свернул на МКАД, а с МКАД на Новую Ригу. Здесь по причине позднего времени машин было мало, и никто не мог ему помешать разогнаться в левом ряду до двухсот двадцати семи километров.

Дождь тем временем прекратился. На небе сквозь серые тучи, как сквозь лохмотья на груди юродивого, проглядывала золотая, похожая на крестик (так причудливо плыли тучи) луна.

Глядя на лежащий рядом халат металлурга — свернутый, он напоминал прикорнувшую на сиденье собаку, — Каргин вдруг вспомнил черное кожаное пальто, некогда висевшее на вешалке в кабинете Порфирия Диевича в Мамедкули. Оно висело там много лет, но он ни разу не видел, чтобы дед его надел.

«Почему ты не носишь это пальто?» — спросил он у Порфирия Диевича.

«Не знаю, — пожал плечами тот, — наверное, не сошлись характерами».

А потом мать рассказала Каргину, что однажды дед... чуть до смерти не замерз в этом пальто.