Враждебный портной

«В подвале, — писал корреспондент с говорящей фамилией Нагансон, — один из чекистов сразу же приковал мое внимание странностью своих одежд. На голове у него было то же, что у всех, — армейская папаха, выданная в ПОЮЖе,{14} с наколотой наискось алой лентой мобилизованного. Но ниже начиналось необычное. Это была выцветшая кожа с карманами, навалившаяся горбом на долговязую и тощую фигуру. Кусок полы сзади был выдран и болтался, как язык, под колоколом зада. “Это не собаки, — ответил обладатель оскорбительного наряда на мой вопрос. — Это я просто зацепился в лодке за якорь”. Лоб его пылал. На виске сильно билась мягкая жилка. “Вы больны, — сказал я, — вам надо в госпиталь”. Он отшатнулся и вытаращил на меня глаза. Потом губы его затряслись. “Я не хочу”, — сказал он и заплакал.

Сухоеиколючееслово“расстрел” — судьба этого, назовем его Д., чекиста.

Изокнагубчекавидно,какмедленнотащитсяпорельсамтоварныйпоездсблошинымначесом мешочных людей на крышах вагонов, как вдоль перрона ходит пьяный с зажженным фонарем, вычерчивая в темнеющем воздухеодномуемупонятныефигуры.

Вкабинетепредседателягубчекасинийпапиросныйдымудавомобвиваетлампу.Разговор о рыбалке. “Клев, братцы, был удивительный. Только закинешь, а рыба-то одна за одной, одна за одной, чуть не за хвост друг друга хватает. Перенаселенность в этом озере у них страшенная, а рыба все серьезная”.

“Зачтоего?” — мой вопрос растворяется в дыму, вытягивается через открытую форточку в небо, куда уже успели ввинтиться первые шурупы звезд. Вопрос наматывается на звезду, как смерть — на сорванный якорь человеческой жизни.

“Забабу”, — доносится гулкий, как из колодца, ответ чекиста. В голосе — ночная волчья тоска и злая, как махорка, мужская жалость.

Делопростое,каквыстрел.И — непонятное, как осечка над дрожащим в предсмертном ознобе затылком».

Похоже, Нагансон знал предмет.

Чернаявязанаяшапочка непобедима, вздохнул Каргин, глядя на проплывающий по реке прогулочный ресторан-теплоход, а если и победима, то в итоге... Нагансон! Интересно, подумалось ему, изменилось его мнение о делах простых, как выстрел, в тридцать седьмом, если он, конечно, дожил?

Номер «Астраханской коммуны» за 31 августа 1919 года сохранился не полностью. Кто-то (по какой надобности, оставалось только догадываться) вырвал часть газеты, как клок из чекистской кожаной куртки, как язык из колокола.

Как понял Каргин, в отсутствующем фрагменте цитировались письменные показания второго, меньшего звания, чекиста, откомандированного вместе с Д. для приведения в исполнение приговора некоей гражданке. Особыми приметами вышеуказанной гражданки были «похожие на кленовый лист ладони, свидетельствующие о наследственном сифилитическом заболевании или очевидном физическом вырождении представительницы эксплуататорского класса». Лицо преступницы увиделось автору показаний «белым и гладким, как стерляжье брюхо».

Далее шли пустые страницы. Отдельные восстановленные сканером словосочетания плавали по ним, как одинокие рыбы по морю.