Вражда, Любовь и Напарники

Куратор кивнул в ответ, произнес заклятие из хитросплетения шипящих звуков, и стена пошла рябью, явив дверь. Когда он скрылся по ту стороны, дверь исчезла, и мы остались одни в пустынной палате.

Глава 24 Поцелуй

Макс

— Даже не верится, что на какое-то время нас вычеркнули из этого дела, — пробормотала Раженская, подходя к пустой кровати. — Мы можем немного задержаться? Меня накачали кучей всякий зелий, надо перевести дух.

Ее нелепое платье едва не волочилось по полу, но напарница все равно казалось мне прекрасной. Даже со спутанными волосами, кое-как наспех приглаженными рукою, в помятой одежде и с ранкой на губе, которую целители почему-то не удосужились вылечить. Может, я просто идиот?

— Макс, получается, на тебя напали двое? — после затянувшегося молчания спросила Клара, сидя на застеленной кровати и смотря в окно.

— Да.

— Стыдоба какая. — Она накрыла лицо ладонями, тяжело вздохнув. — Даже с одним не управилась.

Я смотрел на нее и не задавал вопросов, примерно понимая, как все произошло. Скорее всего, тот, кто напал на Раженскую, использовал самодельную бомбочку, которую я передал Дуайту Лину. Когда я нашел напарницу, на ее лице еще виднелись синие пятна.

«Необычный дурман», — подумал я, вспоминая, как блеснули глаза напарницы, когда она впервые взглянула на меня в полутьме коридора.

Вслух тем временем пожурил:

— Надо быть внимательнее и собраннее. — Она подняла на меня возмущенный взор. — Что? Думала стану утешать? Не в этой ситуации, Раженская.

В ее глазах появилось тепло. Она никогда раньше на меня так не смотрела — легко, дружелюбно, с мягкой улыбкой на устах. В какой-то степени мы оба избавились от своих масок.

— Да, ты прав. Это чисто человеческое — ждать утешений в подобный момент. Но я забываю, с кем разговариваю, — прозвучало без укора.

Сделав несколько неспешных тяжелых шагов, я остановился совсем рядом с ней, загораживая свет от окна. Тень кривым вытянувшимся пятном накрыла ее фигуру. Взгляд Клары опустился чуть ниже моего лица, задержался и резко вернулся обратно.

Напарница оставалась неподвижной, и можно было решить, что она совершенно спокойна, но пальцы ее рук скользили по покрывалу, сглаживая постоянно появляющиеся мелкие складки.

— Ты должна стать еще сильнее, жестче и увереннее. Не сомневаться перед ударом и не жалеть. — Мой собственный голос заставлял резонировать во мне все живое.

— Хорошо. Я стану, — неожиданно покорно ответила девушка, поджав губы, а потом, чуть скривившись, словно от неожиданной боли, спросила: — Но почему? Зачем это тебе?

Сердце стучало где-то в глотке. Никогда не думал, что способен на подобные эмоции. Отношения между нами больше не напоминали сложный клубок из вражды, недопонимания и обид, а казались хорошо выдержанным вином, баснословно дорогим, с ярким букетом аромата, за которое не жалко отдать все, что у тебя есть, до последней монеты. До последнего вдоха.

Слова застревали, не желая быть произнесенными. Теперь я понимал, как нелегко ей далось то признание. Мы оба не могли осмыслить разницу наших чувств во время учебы и теперь.

Слишком долго я жил в тишине, раз за разом преодолевая себя: когда поступил в академию, отрекся от отца и учился заново жить. Мне оставалось стать лучшим, чтобы не остаться никем. Но именно прошедшая ночь стала для меня худшим испытанием из всех. Нести Раженскую на руках, чувствовать горячие поцелуи на шее и слышать, как ее сердце замирает, почти останавливается, а потом, даря мимолетную надежду, стучит вновь…

— Не знаю. Наверное, я больше не хочу волноваться за тебя, видеть, как жизнь утекает, и теряться в неизвестности, останешься ли ты в живых. — Я не вложил в голос эмоций, постаравшись обезличить и обесценить слова.

Но Клара все равно громко сглотнула, ее щеки порозовели, будто под порывами ледяного ветра, а взгляд вновь опустился к моей шее. А меня мучили противоречия: я до сих пор был не до конца уверен, что не лгу сам себе из-за артефакта. Нет, я не отрекался от симпатии, зародившейся давно, но вот от чувства, что разрывало на части и соединяло вновь, изменяя фокус внимания и сосредотачивая его на одном человеке, старался отдалиться и не поддаваться. Пока выходило хреново. Я искал причины не двигаться дальше, но в то же время внутренний голос твердил: «Соблазни ее, сделай своей. Тебе же это по силам».

Моя челюсть заныла от напряжения, на скулах заиграли желваки.

«Я должен рассказать ей об артефакте», — совершенно ясно осознал я.

— Ладно, думаю, для одного дня достаточно, — неожиданно произнесла Раженская.

— Ты о чем?

— Ну, мы поговорили вроде, давай займемся делами. Кажется, нам надо съехаться. — Она попыталась встать, но я преградил путь, не оставив свободного пространства.

Раженская сбегает? Десять минут погоды не сделают, теперь мы никуда не торопимся.

— Что? — исподлобья посмотрела она на меня.

— Мне вот стало интересно… — протянул я, — помнишь, как ты меня опрокинула на первом спарринге? Что ты имела в виду, говоря, что я «ничего особенного»? У тебя голос сочился злобой.