Врата. За синим горизонтом событий

— Она так думает! Теперь и бесконечно — пока жива. Для нее это произошло не годы назад. Только минуты, и это продолжается всю мою жизнь. Я здесь внизу старею, стараюсь забыть, а Клара там вверху, у НН Стрельца, плавает, как муха в янтаре.

Я падаю на голый пластиковый матрац, плачу. Постепенно Зигфрид восстанавливает внешность кабинета, то тут, то там появляются знакомые декорации. На стене повисла голограмма озера Гарда, над ним воздушные лодки, а в озере купающиеся.

— Пусть боль выйдет, — мягко говорит Зигфрид. — Пусть она вся выйдет.

— А что я делаю, по-твоему? — я переворачиваюсь на пенном матраце, глядя в потолок. — Я мог бы преодолеть боль и вину, если бы она смогла. Но для нее все еще не кончилось. Она там, застряла во времени.

— Продолжайте, Боб, — подбадривает он.

— Я продолжаю. Каждая секунда — это все та же секунда в ее мозгу, та секунда, когда я отбросил ее жизнь, чтобы спасти свою. Я живу, и старею, и умру, Зигфрид, а для нее все будет тянуться эта секунда.

— Продолжайте, Боб. Выскажитесь.

— Она думает, что я предал ее, и думает это сейчас! Я не могу жить с этим!

Долгое, долгое молчание, наконец Зигфрид говорит:

— Вы живете.

— Что? — Мысли мои улетели на тысячу световых лет.

— Вы живете с этим, Боб.

— И это ты называешь жизнью? — насмехаюсь я, садясь и вытирая нос одной из его миллионов тряпок.

— Вы очень быстро реагируете на все, что я говорю, Боб, — замечает Зигфрид, — и иногда мне кажется, что ваш ответ — это контрудар. Вы парируете мои слова словами. Позвольте мне нанести еще один удар. И пусть он попадет в цель: вы живете.

— … ну, вероятно, ты прав. — Это правда. Просто жизнь не очень приятна.

Еще одна долгая пауза, потом Зигфрид говорит:

— Боб. Вы знаете, что я машина. Вы знаете также, что мои функции — справляться с человеческими чувствами. Я не могу чувствовать чувства. Но я могу представить себе их в виде моделей, анализировать их, я могу их оценивать. Я могу это сделать для вас. Я могу это сделать даже для себя. Я могу построить парадигму, внутри которой у меня будет доступ к эмоциям. Вина? Это болезненная вещь; но поскольку она болезненна, она совершенствует поведение. Я могу так сделать, что вы будете избегать действий, вызывающих чувство вины, и это было бы полезно и для вас, и для общества. Но вы не можете воспользоваться этим, если не почувствуете вину.

— Я чувствую ее, Зигфрид! Боже, Зигфрид, ты ведь знаешь, что я чувствую!

— Знаю, — говорит он, — что теперь вы позволили себе ощутить ее. Теперь она открыта, и вы можете позволить ей действовать, приносить вам пользу, а не таиться внутри вас и вызывать только боль. Для этого я и существую, Боб. Вызвать наружу ваши чувства, чтобы вы могли ими воспользоваться.

— Даже плохие чувства? Вина, страх, боль, зависть?

— Вина. Страх. Боль. Зависть. Мотиваторы. Усовершенствователи. Те качества, Боб, которыми я сам не обладаю, разве что в гипотетическом смысле, когда создаю парадигму и углубляюсь в нее.

Еще одна пауза. У меня странное ощущение. Паузы Зигфрида должны либо позволить его аргументам глубже проникнуть в мое сознание, либо дать ему возможность рассчитать новый, более сложный аргумент. Но на этот раз, мне кажется, не то и не другое. Он думает, но не обо мне. Наконец он говорит: «Теперь я могу ответить на вопрос, который вы мне задали, Боб».

— Вопрос? Какой?

— Вы меня спросили: «И это можно назвать жизнью?» И я отвечаю, да. Именно это называется жизнью. И в своем гипотетическом плане я очень завидую вам.

За синим горизонтом событий

1. Вэн

Нелегко жить молодым и таким одиноким. «Иди в золотое, Вэн, кради, что хочешь, учись. Не бойся!» — говорили ему Мертвецы. Но как он мог не бояться? Эти глупые, но опасные Древние живут в золотых коридорах. Их можно встретить в любом их месте, но особенно в конце, где бесконечно устремляется к центру золотой поток символов. Именно туда Мертвецы уговаривают его идти. Возможно, ему надо идти туда, может, он и пойдет, но как он может не бояться.

Вэн не знал, что будет, если Древние поймают его. Мертвецы, возможно, знали, но он никак не мог понять, что они об этом болтают. Однажды, очень давно, когда Вэн был совсем маленьким, когда были живы его родители, отца поймали. Его не было очень долго, а потом он вернулся в их освещенный зеленым светом дом. Он дрожал, и двухлетний Вэн видел, что отец испуган, и потому сам плакал и кричал. Он испугался.

Тем не менее ему приходится ходить в золотое, даже если там жабомордые: там ведь книги. Мертвецы, конечно, хорошо. Но они капризны, обидчивы и скучны. Лучший источник знаний — книги, и чтобы получить их, приходится идти туда.