— Неправда! — Я говорил искренне. Но честность заставила добавить: — Иногда я сам себя удивляю, Эсси. Почему, когда ты доказываешь мне свою любовь, я испытываю чувство вины?
Она поставила свою чашку и легла. «Хочешь рассказать мне об этом, дорогой Робин?»
— Только что рассказал, — ответил я. И добавил: — Вероятно, мне следует вызвать старину Зигфрида и поговорить с ним.
— Он всегда на месте, — ответила она.
— Гм. С ним стоит только начать, Бог знает когда кончишь. Ну, это не та программа, с которой я бы хотел поговорить. Так много происходит, Эсси! И все происходит без меня. Я чувствую себя оставшимся за бортом.
— Да, — ответила она, — я знаю, что ты испытываешь. Хочешь что-нибудь предпринять, чтобы не быть оставшимся?
— Гм… может быть, — ответил я. — Относительно Пейтера Хертера, например. Мне пришла в голову мысль, которую я хотел бы обсудить с Альбертом Эйнштейном.
Она кивнула. «Очень хорошо, можно этим сейчас заняться. — Она села на край постели. — Дай мне мои туфли, пожалуйста. Давай займемся немедленно».
— Теперь? Но уже поздно. Ты не должна…
— Робин, — мягко сказала она, — я разговаривала с Зигфридом. Это хорошая программа, хоть и не я ее написала. Она говорит, что ты хороший человек, Робин, хорошо адаптируешься, ты великодушен, и все это я могу подтвердить и добавить, что ты прекрасный любовник и с тобой очень интересно. Пошли в кабинет. — Она взяла меня за руку, и мы прошли в большую комнату, выходящую на Таппаново море, и сели у моей консоли на удобное сидение. — Однако, — продолжала она, — Зигфрид говорит, что у тебя большой талант к изобретению причин, чтобы не делать кое-что. Я помогу тебе.
— Мне нужны одновременно программы Альберта и Зигфрида, — приказала она. — Все файлы обеих программ во взаимодействии. Ну, Робин! Обсудим поднятый тобой вопрос. Я ведь тоже заинтересованное лицо.
Моя жена, на которой я женился много лет назад, С. Я. Лаврова, она больше всего удивила меня, когда я меньше всего этого ожидал. Удобно сидела рядом со мной, держа меня за руку, и я открыто говорил о вещах, которые ни за что не хотел делать. Речь шла не просто о полете на Небо хичи, на Пищевую фабрику, чтобы остановить Пейтера Хертера, угрожающего всему миру. Речь шла о том, куда я могу отправиться дальше.
Но вначале все выглядело так, будто мне никуда не отправиться. «Альберт, — сказал я, — ты мне говорил, что нашел в данных, накопленных на Вратах, установку курса на Небо хичи. А можно ли это же сделать и для Пищевой фабрики?»
Они сидели рядом с друг другом в трехмерном изображении пьезовидения, Альберт попыхивал трубкой, Зигфрид сжимал руки и сидел молча, внимательно слушая. Он не мог заговорить, пока я не обращусь к нему, а я не обращался. «Боюсь, что нет, — виновато ответил Альберт. — У нас есть только один установленный маршрут на Пищевую фабрику, рейс Триш Боувер, а этого недостаточно для выводов. Вероятность того, что корабль попадет туда, примерно 0.6. Но что потом, Робин? Корабль не вернется. Корабль Триш не вернулся. — Он уселся удобнее и продолжал: — Конечно, имеются определенные альтернативы. — Он посмотрел на сидевшего рядом Зигфрида фон Психоаналитика. — Можно попробовать внушить Пейтеру Хертеру, что он должен изменить свои планы».
— Сработает ли это? — Я по-прежнему говорил только с Альбертом Эйнштейном. Он пожал плечами, а Зигфрид шевельнулся, но не заговорил.
— Не будь таким ребенком, — упрекнула меня Эсси. — Отвечай, Зигфрид.
— Госпожа Лаврова, — ответил он, взглянув на меня, — думаю, не сработает. Мне кажется, коллега упомянул эту возможность, только чтобы я мог отвести ее. Я изучил записи передач Пейтера Хертера. Симптомы совершенно очевидные. Женщины-ангелы с хищными носами — это так называемый крючковатый нос, госпожа. Вспомните о детстве Пейтера, сколько он слышал о необходимости «очистить» мир от злых евреев. В его снах много ярости, стремлений покарать. Он болен, у него уже был серьезный сердечный приступ, он больше не контролирует свое поведение. В сущности, он регрессировал к вполне детскому состоянию. Ни внушение, ни аппеляция к разуму не подействуют, госпожа. Единственная возможная альтернатива — долговременный психоанализ. Но вряд ли он согласится, да и корабельный компьютер с этим не справится. И во всяком случае на это нет времени. Я не могу помочь вам, госпожа, у меня нет ни малейших шансов на успех.
Давным-давно я провел сотни часов, слушая рассудительный, сводящий с ума голос Зигфрида. Мне не хотелось снова слышать его. Но, знаете, оказалось, что он не так уж плох.
Эсси пошевелилась радом со мной. «Полимат, — сказала она, — пусть приготовят свежий кофе. — И мне: — Я думаю, мы здесь еще побудем какое-то время».
— Не знаю зачем, — возразил я. — Похоже, у меня ничего не выйдет.
— Если не выйдет, вернемся в постель, — спокойно ответила она. — А тем временем мне интересно, Робин.