Врата. За синим горизонтом событий

А что чувствовал Вэн? Он казался таким простым, когда вел ее по своим владениям, как ребенок, показывающий свои игрушки. Но Джанин знала, что это не так. Если она что-то и поняла за свои четырнадцать лет, так это то, что простых людей не бывает. Просто сложность Вэна была в другом, и она сразу поняла это, когда он показал ей водяной выступ, который работал. Он не мог пить эту воду и использовал место в качестве туалета. Джанин, которая выросла в условностях западного мира: делать вид, что никаких экскрементов не существует, никогда не привела бы Вэна в такое место, с его грязью и запахом, но Вэн не испытывал никакого замешательства. Она не могла заставить его понять. «Но куда-то мне ходить нужно было», — сказал он упрямо, когда она упрекнула его, что он не пользуется туалетом, как все остальные.

— Да, но если бы ты пользовался туалетом, наша Вера знала бы, когда ты заболеешь. Она всегда анализирует наше… ну, то, что бывает в туалете.

— Должна быть какая-то другая возможность.

— Она есть. — У них есть небольшой подвижный биоанализатор, который время от времени берет у них у всех пробы. Когда было необходимо, он работал и с Вэном. Но Вера не слишком умный компьютер, она не подумала перепрограммировать анализатор, чтобы он занимался и Вэном, пока не было уже поздно. — В чем дело?

Он чувствовал себя неуютно. «Когда Мертвецы делали медицинский осмотр, они втыкали в меня всякие штуки. Мне это не понравилось».

— Но это для твоего же добра, — строго сказала она. — Эй! У меня идея. Давай поговорим с Мертвецами.

Тут проявились сложности самой Джанин. На самом деле она не хотела разговаривать с Мертвецами. Просто хотела уйти от смущающего ее места. Но к тому времени, как они прошли в помещение Мертвецов — там же находилась и кушетка Вэна, — Джанин решила, что хочет чего-то еще. «Вэн, — сказала она, — я хочу испытать кушетку».

Он откинул голову и сузил глаза, оценивающе глядя на нее над своим длинным носом. «Ларви велела мне больше не трогать ее».

— Я знаю. Как на нее лечь?

— Вначале вы говорите одно, — пожаловался он, — а потом совсем другое. Это очень трудно.

Она уже вступила в кокон и легла. «Закрой верх».

— О, — сказал он, пожимая плечами, — если решила, что ж… Вот здесь защелкивается, где твоя рука: когда захочешь выйти, просто нажмешь.

Она натянула на себя решетчатый верх, глядя на его недовольное сосредоточенное лицо. «Это… больно?»

— Больно? Нет!

— Ну, а как тут себя чувствуешь?

— Джанин, — строго сказал он, — ты как ребенок. Зачем спрашивать, если сама можешь почувствовать. — И он затянул мерцающее решетчатое покрытие, и замок сбоку захлопнулся.

— Лучше, когда спишь, — сказал он ей сквозь проволоку.

— Но я не хочу спать, — возразила она. — И я ничего не чувствую…

И тут она почувствовала.

И совсем не то, что она ожидала по своему опыту лихорадки. Никаких навязчивых изменений личности, никаких определенных чувств. Только теплое насыщенное свечение. Она окружена. Она атом в океане ощущений. У других атомов нет ни формы, ни индивидуальности. Они неосязаемы, у них нет острых углов. Открывая глаза, она по-прежнему видела сквозь решетку лицо Вэна, он с беспокойством смотрел на нее. А другие… души? — они совсем не реальны. Но она чувствовала их, как никогда раньше не ощущала чье-то присутствие. Вокруг. Рядом. Внутри. Они теплые. Успокаивающие.

Когда Вэн наконец откинул паутину и потянул ее за руку, она лежала, глядя на него. У нее не было ни силы, ни желания встать. Ему пришлось помочь ей, она склонилась ему на плечо, и они двинулись назад.

Они были на полпути к кораблю, когда показались остальные члены семьи. Они были в ярости. «Глупое отродье! — ревел Пол. — Если еще раз так сделаешь, я тебя изобью!»

— Она не будет, — угрюмо сказал отец. — Я об этом сейчас позабочусь. А что касается тебя, маленькая мисс, поговорим позже.

Все непрерывно ссорились. Никто не побил Джанин за то, что она воспользовалась кушеткой. Никто даже не наказал ее. Они все наказывали друг друга и делали это непрерывно. Мир, который продержался три с половиной года и который они сами себе навязали — альтернативой было только убийство — кончился. Пол и Пейтер не разговаривали два дня, потому что старик, ни с кем не посоветовавшись, разобрал кушетку. Ларви и отец орали друг на друга, потому что она запрограммировала обед с большим количеством соли; потом, когда настала его очередь, — потому что соли было мало. Пол и Ларви больше не спали вместе; они почти не разговаривали; вряд ли они оставались бы в браке, если бы в пределах пяти тысяч астрономических единиц оказался бы суд.

Если бы в пределах 5 000 астрономических единиц существовал какой-нибудь источник власти, споры были бы разрешены. Кто-то должен принять решение. Возвращаться ли им? По-прежнему пытаться преодолеть Упрямство Пищевой фабрики? Отправиться с Вэном исследовать то, другое, место?