Врата. За синим горизонтом событий

За эти десять минут я не менее двадцати раз проходил мимо Клары, и только во время первого столкновения с ней мы поцеловались. Вернее, наши губы почти соединились. Я запомнил лишь ее аромат. А однажды запах мускусного масла стал так силен, что я приподнял голову, но тут же забыл об этом. И все время, то на одном экране, то на другом, снаружи висел этот огромный зловещий синий шар. Фазовые эффекты образовывали на его поверхности жуткие тени, губительные волны его тяготения все время сотрясали наши внутренности.

Дэнни А. находился в первом корабле, он следил за временем и выталкивал в шлюпку мешки и свертки. Они проходили в люк шлюпки, оттуда в другую шлюпку, потом снова в люк и в капсулу второго корабля, где я принимал их и заталкивал во все углы, чтобы вошло как можно больше.

– Пять минут! – крикнул он, и мне показалось, что почти сразу после этого Дэнни А. прокричал: – Четыре минуты! – А затем: – Три минуты, откройте эту проклятую крышку! – И наконец: – Все! Эй, вы! Бросайте, что делаете, и бегите сюда!

Мы так и поступили. Все, кроме меня. Я слышал крики остальных членов экипажа, они меня звали, но я не вовремя упал. Наша шлюпка была неимоверно загромождена, и я не мог подобраться к люку. Я пытался убрать с дороги какой-то проклятый тюк, а Клара по радио кричала:

– Боб, Боб, ради Бога, иди сюда!

И я знал, что уже поздно, захлопнул люк и прыгнул вниз. Последнее, что я слышал, был голос Дэнни А.:

– Нет! Нет! Погоди… Погоди…

Он очень и очень долго звучал в моих ушах.

31

Немного погодя, не знаю, сколько прошло времени, я поднимаю голову и обращаюсь к своему психоаналитику:

– Прости, Зигфрид.

– За что, Боб?

– За плач. – Я чувствую себя физически истощенным. Как будто меня целых десять миль гнали сквозь строй, а сумасшедшие индейцы чокто упражнялись на моей спине в искусстве забивать скотину дубинками.

– Вы себя лучше чувствуете, Боб?

– Лучше? – Я удивляюсь этому глупому вопросу, потом начинаю думать, и, странно, мне действительно становится несколько лучше. – Да. Кажется. Не то, что называется «хорошо». Но лучше.

– Отдохните немного, Боб.

Мне это предложение кажется неуместным, и я ему говорю об этом. У меня осталось столько же энергии, как у сдохшей неделю назад медузы, и мне ничего не остается, как отдыхать.

Но тем не менее я чувствую себя лучше.

– Я чувствую, – говорю я, – будто наконец позволил себе ощутить свою вину.

– И пережили это.

Некоторое время я обдумываю его слова.

– Кажется, да, – соглашаюсь я.

– Обсудим вопрос о вине, Боб. Почему вы вините именно себя?

– Потому что я отбросил девять человек, чтобы спастись самому, идиот.

– Вас кто-нибудь обвинял в этом? Кроме вас самого?

– Обвинял? – Я снова прочищаю нос и делаю вид, что размышляю над ответом. – Нет. А зачем? Вернувшись назад, я стал чем-то вроде героя. Я часто вспоминаю о Шики, таком по-матерински добром, о Френси Эрейре, который обнимал меня, позволяя выплакаться, несмотря на то что я убил его двоюродную сестру. Но их там не было. Они не видели, как я прочистил баки, чтобы выбраться.

– Вы прочистили баки?

– О дьявол, Зигфрид! – в сердцах восклицаю я. – Не знаю. Я собирался. Я протянул руку к кнопке.

– Как вы думаете, мог ли корабль, который вы планировали покинуть, очистить соединенные баки шлюпок?

– А почему бы и нет? Не знаю. Во всяком случае, ты не сможешь придумать оправдания, о котором я бы уже не подумал. Я знаю, что, может быть, Клара и Дэйн нажали свою кнопку раньше меня. Но я протянул к своей руку!

– И как вы думаете, какой корабль при этом должен был освободиться?

– Их. Мой, – поправляюсь я. – Не знаю.

– В сущности, вы поступили очень разумно, – серьезно произносит Зигфрид. – Вы знали, что все выжить не смогут. Для этого не было времени. Единственный выбор заключался в том, умрут ли все или только некоторые. Вы решили, что лучше пусть выживут некоторые.

– Вздор! Я убийца!

После этих слов возникла тягостная пауза, цепи Зигфрида обрабатывали мои слова.

– Боб, – наконец осторожно говорит он, – мне кажется, вы себе противоречите. Разве вы не сказали, что они все еще живы в этой разрывности?

– Да, они живы! Время для них остановилось!

– Тогда как же вы можете быть убийцей?

– Что?

– Как вы можете быть убийцей, если никто не умер? – повторяет Зигфрид.

– Не знаю, – отвечаю я, – но, честно, Зигфрид, я больше не хочу об этом говорить сегодня.

– Вы и не должны, Боб. Не знаю, представляете ли вы, чего достигли за последние два с половиной часа? Я горжусь вами!

И странно, даже нелепо, но я верю, что все его чипы, голограммы, цепи хичи – все мною гордится, и мне приятно в это верить.

– Вы можете уйти в любое время, – объявляет Зигфрид, вставая и очень жизнеподобно отходя к креслу. Он даже улыбается мне. – Но я хотел бы показать вам кое-что.

Мои защитные механизмы сносились до предела, и я только спрашиваю:

– Что именно, Зигфрид?

– Другую нашу возможность, о которой я упоминал, Боб, – отвечает он, – но которую мы никогда не использовали. Я хотел бы показать вам другого пациента, из прошлого.

– Другого пациента?