Врата. За синим горизонтом событий

– Посмотрите в угол, Боб, – предлагает Зигфрид, и я поворачиваюсь.

…там стоит она.

– Клара! – Но как только ее вижу, я тут же понимаю, откуда он ее взял – из машины, с которой Клара консультировалась на Вратах. Она висит, положив руку на стойку, ноги ее легко шевелятся в воздухе, Клара оживленно говорит. Широкие черные брови ее нахмурены, она улыбается, все ее лицо улыбается. Затем Клара расслабляется.

– Если хотите, можете услышать, что она говорит, Боб.

– А я хочу?

– Не обязательно. Но бояться здесь нечего. Она любила вас, Боб, любила, как умела. Как и вы ее.

Я долго смотрю на призрак Клары, потом прошу:

– Убери ее, Зигфрид.

В восстановительной комнате я чуть не засыпаю и едва удерживаю себя от желания повалиться на бок. Никогда я не чувствовал себя так спокойно.

Я умываюсь, выкуриваю еще одну сигарету и выхожу на яркий рассеянный дневной свет под Пузырем, и все мне кажется хорошим и дружеским. С любовью и нежностью я думаю о Кларе, в глубине сердца я прощаюсь с ней. Потом вспоминаю о С.Я., с которой у меня сегодня свидание. Я еще не опоздал на него. Но она подождет. С.Я. хороший товарищ, почти как Клара.

Клара.

Я останавливаюсь посреди аллеи, и люди натыкаются на меня. Маленькая старушка в коротких шортах спрашивает:

– Что-нибудь случилось?

Я смотрю на нее и не отвечаю, потом поворачиваюсь и возвращаюсь в кабинет Зигфрида. В кабинете никого нет, даже голограммы.

Я кричу:

– Зигфрид! Где ты?

Никого. Никто не отвечает. Я впервые нахожусь в кабинете без него. Только теперь я вижу, что здесь реально, а что голограммы. Реального почти нет, одни металлические стены, выступы проекторов. Матрац – настоящий, шкаф с выпивкой – тоже, реальные несколько предметов мебели, которых можно коснуться рукой и даже попользоваться. Но Зигфрида нет. Нет даже стула, на котором он обычно сидит.

– Зигфрид! – Я продолжаю кричать, сердце мое бьется в горле, в голове все вертится. – Зигфрид! – неистово ору я, и тут возникает что-то вроде дымки, потом вспышка – и вот он, в костюме Зигмунда Фрейда, вежливо смотрит на меня.

– Да, Боб?

– Зигфрид, я не убил ее! Она ушла!

– Я вижу, вы расстроены, Боб, – говорит он. – Не скажете ли, что вас беспокоит?

– Расстроен! Я больше чем расстроен, Зигфрид, я убил девятерых, чтобы спасти свою жизнь. Может, не в «реальности»! Может, не «целенаправленно». Но в их глазах я их убил. В моих тоже.

– Но, Боб, – рассудительно говорит он, – мы ведь все это уже обсудили. Она жива. Они все живы. Время для них остановилось…

– Я знаю, – вою я. – Неужели ты не понимаешь, Зигфрид? В этом-то все и дело! Я не только убил ее, я и сейчас ее убиваю!

– Вы думаете, это правда, Боб? – терпеливо отвечает Зигфрид.

– Она так думает! Думает теперь и будет думать бесконечно – пока жива. Для нее это произошло не годы назад. Только минуты, и это продолжается всю мою жизнь. Я здесь внизу, старею, стараюсь все забыть, а Клара там вверху, у НН Стрельца, плавает, как муха в янтаре.

Я падаю на голый пластиковый матрац и плачу. Постепенно Зигфрид восстанавливает знакомый интерьер кабинета, то тут, то там появляются знакомые декорации. На стене повисла голограмма озера Гарда, над ним воздушные лодки, а в озере плещутся курортники.

– Пусть боль выйдет, – мягко советует мне Зигфрид. – Пусть она вся выйдет.

– А что я делаю, по-твоему? – Я переворачиваюсь на пенном матраце, глядя в потолок. – Я мог бы преодолеть боль и вину, если бы она смогла. Но для нее мучения все еще не кончились. Она там, застряла во времени.

– Продолжайте, Боб, – подбадривает он.

– Я продолжаю. Каждая секунда – это все та же секунда в ее мозгу, та секунда, когда я отбросил ее жизнь, чтобы спасти собственную. Я живу и старею, но даже когда я умру, Зигфрид, для нее эта секунда будет все еще тянуться.

– Продолжайте, Боб. Выскажитесь.

– Она думает, что я предал ее, и думает это сейчас! Я не могу жить с этим!

Долгое, долгое молчание, наконец Зигфрид прерывает его:

– Вы живете.

– Что? – Мысли мои улетели за тысячу световых лет.

– Вы живете с этим, Боб.

– И это ты называешь жизнью? – насмешливо отвечаю я, садясь и вытирая нос одной из его миллионов тряпок.

– Вы очень быстро реагируете на все, что я говорю, Боб, – замечает Зигфрид, – и иногда мне кажется, что ваш ответ – это контрудар. Вы парируете мои слова словами. Позвольте мне нанести еще один удар. И пусть он попадет в цель: вы живете!

– …ну, вероятно, ты прав.

Еще одна долгая пауза, после которой Зигфрид начинает издалека: