Врата в рай

Когда мы наконец попали в «Ривер куин лаундж», там было уже полно посетителей, и даже среди всей этой толпы ее нельзя было не заметить. В маленьком черном платье от Ив Сен-Лорана, в босоножках на высоком каблуке, с волосами, уложенными в художественном беспорядке, она была самой восхитительной женщиной в зале. Бриллиантовое колье подчеркивало стройные линии шеи, придавая Лизе еще более экзотический и соблазнительный вид. Полагаю, я в своем черном смокинге тоже неплохо смотрелся. Хотя вовсе не это приковало к нам взгляды посетителей ресторана. Они, наверное, решили, что мы молодожены. Мы начали обниматься, не дожидаясь, когда принесут напитки, а потом, тесно прижавшись друг к другу, заскользили по танцполу, при этом мы разительно отличались от жен и мужей, одетых в жуткий полиэстер.

Ресторан был залит мягким, приглушенным светом, за огромными стеклянными окнами сияющий огнями Нью-Орлеан лежал как на ладони, оркестр исполнял латиноамериканские мелодии — чувственные и ритмичные.

Шампанское кружило нам головы, и я, заслав в оркестр пару сотен баксов, уговорил их играть во время перерыва. Мы отплясывали румбу, ча-ча-ча и все такое, чего я раньше не стал бы танцевать даже под страхом смертной казни. Ее бедра обтянутые черным шелком, извивались, грудь призывно вздымалась, а ноги на высоченных шпильках выделывали замысловатые па.

Нам было ужасно весело и удивительно хорошо. Исполнив ча-ча-ча мы, задыхаясь от смеха, вернулись к своему столику. Мы жадно поглощали липкие и отвратительные коктейли, предназначенные специально для туристов. Что-то такое с ананасом, бумажными зонтиками, разноцветными соломинками, солью, сахаром, вишенками и со смешными названиями типа «Восход солнца», «Вуду» или «Сазарак». И просили еще и еще. Но лучше всего было, когда оркестр заиграл босанову. Певец вполне недурно подражал Жилберту[7], ее убаюкивающей, томной манере исполнения, и мы плыли, обволакиваемые звуками музыки, прерываясь лишь для того, чтобы пригубить очередной напиток.

К одиннадцати вечера нам захотелось чего-то погромче. Захотелось более острых ощущений.

Я на руках внес ее в лифт, а она хихикала, как девчонка.

Пройдя немного по рю Декатер, мы обнаружили новый диско-бар, я даже и не знал, что в Новом Орлеане есть такие дискотеки: с толпой народу и мигающими цветными огнями. На танцполе было не протолкнуться от молодежи, музыка просто оглушала, с гигантского видеоэкрана Майкл Джексон пронзительно пел «Wanna Be Startin' Something». И мы с ходу окунулись в это людское море, дергаясь и извиваясь, толкая друг друга локтями, а потом обнялись с вновь вспыхнувшим жаром.

В этом месте публика была одета совсем по-другому, и мы, естественно, привлекли всеобщее внимание. Но нам было плевать, потому что мы от души веселились.

Не успели мы заказать напитки, как в зале зазвучала песня «Electric Avenue» в исполнении Эдди Гранта, и мы снова пошли танцевать. Мы танцевали, как нам нравилось, не обращая внимания на других. Гранта сменила группа «Полис» с их «Every Breath You Таке» и «King of Pain», а затем экран потемнел и на нем появилась группа «The Doors» со своей «L. A Woman».

И это был не танец, а какое-то сумасшествие. Мы дергались, словно в конвульсиях, кружились по залу, а под конец я оторвал Лизу от пола и швырнул ее через себя, почувствовав на своем лице влажные пряди ее волос.

Я уже тысячу лет ничего подобного не вытворял. Наверное, со времени учебы в университете, когда я ходил на рок-концерты в Сан-Франциско. Мы все пили и пили, а цветные лампочки то зажигались, то гасли, и комната кружилась перед глазами в этом море огней; так бывает, когда здорово напьешься. Нам ничего не оставалось, как танцевать до упаду, скользить по танцполу под Давида Боуи, и Джоан Джетт, и Стиви Смита, и «Manhattan Transfer», и снова под «The Lady in Му Life» Майкла Джексона, медленно, щека к щеке, в долгом сладком объятии. Я тихонько напевал ей эту песню на ухо. Похоже, я стал каким-то высшим существом, получив на этой земле все, что хотел. Наши тела так тесно сплелись, что казались одним телом, одним пылающим телом, спутником, запущенным в космос и летящим собственной звездной тропой.

В час ночи мы, все так же не разжимая объятий, выкатились на улицу и побрели куда глаза глядят. Фары проезжающих машин выхватывали из темноты узкие, мощенные камнем улочки, газовые фонари, старинные испанские галереи и зеленые ставни.

Мы ужасно устали и вымотались до предела, и когда подошли к одному из этих забавных фонарных столбов, стилизованных под старинные газовые фонари (я их просто обожаю!), я обнял ее и поцеловал, словно моряк, подцепивший девчонку на берегу. Жаркие, мокрые, сладкие поцелуи с обжиманиями и поглаживанием выступающих из-под черного шелка сосков.

— Не хочу обратно в отель! — воскликнула она, поправляя растрепавшиеся волосы. — Давай заскочим куда-нибудь еще! Я больше не могу идти. Слишком набралась. А что, если пойти в «Монтелеоне»?

— А почему ты не хочешь в отель? — удивился я.