Враг стрелка Шарпа

Выбравшись на тропинку, оба стрелка уже не таились. Неразборчивая речь, вихляющая походка – ни дать, ни взять: неплохо принявшие на грудь приятели решили проведать товарищей в монастыре. Белл вляпался в лужу рвоты. На его забористую брань выглянул караульный. Дверь открылась шире. Стала видна жаровня, чадящая в коридоре. Вышел второй, с мушкетом:

– Заходите, только побыстрее! Холодина, чёрт!

Вместо того, чтобы войти, Тейлор сел на нижнюю ступеньку крыльца и во всю глотку запел. Достав из-за пазухи припрятанную Шарпом для такого случая бутылку, американец помахал ею перед носом часовых, глупо рассмеялся и вновь заголосил. Белл чертыхнулся:

– Готов, пьянь! А пойло мы, вообще-то, несли вам!

Тот, что с мушкетом, потянулся к бутылке. Едва пальцы его правой руки сомкнулись на горлышке, Тейлор всадил ему в бок штык. В тот же миг Белл шагнул за спину второму, зажал рот и перерезал глотку.

Пока Тейлор с Беллом оттаскивали трупы в тень, майор с остальными парнями из ударной группы ринулся ко входу. Фредериксон за спиной начал отсчёт четверти часа.

Крыльцо было в крови жертвы Белла, и подошвы Шарпа оставляли на полу входного коридора тёмные отпечатки. Майор вышел во двор и осмотрелся. У водоёма в центре пылала ещё одна жаровня. Проход, куда водили стрелка с Дюбретоном полюбоваться на клеймение испанки, находился как раз напротив входа в монастырь. И решётка, и дверь стояли распахнутыми настежь. Добраться туда можно было через двор, что исключалось, или по боковым аркадам. В галерее справа чувствовалось какое-то шевеление, и Шарп решил идти по левой стороне, мимо часовни. Шаги полутора десятка мужчин гулко отдавались под сводами галереи. Дверь часовни тоже была открыта. Миновав её, Шарп ощутил на плече чью-то хватку. Молниеносно развернувшись для удара, стрелок в последний миг сдержал кулак. Перед ним, часто моргая, покачивалась женщина.

– Пойдём со мной, красавчик.

Пьяно улыбаясь, она потянула Шарпа в часовню.

– Пойди-ка ты проспись, милая.

Из церкви мужской голос требовательно прокричал что-то по-французски. Женщина пренебрежительно потрясла головой:

– Он влил в себя слишком много бренди, чтобы быть мужчиной.

Карапуз, годов трёх отроду, вышел из часовни, посасывая палец. Ухватив мать за подол, он с любопытством уставился на Шарпа. Взгляд женщины немного прояснился:

– А ты, красавчик, кто такой?

– Лорд Веллингтон.

Француз опять проорал что-то и, судя по шуму, побрёл возвращать даму сердца. Стрелок подтолкнул её к проёму:

– Давай, милая, обратно. Твоему кавалеру, похоже, полегчало.

Больше происшествий не было, разве что пара детишек выбежала на середину двора, громко хохоча, пока кто-то из кладовки сердито и сонно не приказал им утихомириться. Оставив стрелков в проходе, Шарп поднялся на балкон, с которого он и Дюбретон разговаривали с женой французского полковника. Зрелище того, что творилось на нижнем дворе, свело бы с ума Веллингтона: яркая иллюстрация последствий отхода от порядка и дисциплины, Содом и Гоморра. Посреди двора пылал огромный костёр. Кроме веток и стволов местной растительности, в нём горели выломанные переплёты высоких окон, разделявших дворик и холл. Окна шли от земли, сходясь в арки над верхней галереей. Без переплётов ничто не препятствовало дезертирам и их женщинам бродить между двориком и холлом.

Шарп сбежал из приюта, когда ему не исполнилось ещё и десяти лет. В тесных переулках Лондона смышлёному мальчонке занятие находилось без труда. Это был мир убийц, воров и грабителей; пьяниц, калек и продававших своё тело до последней степени разрушения от болезней и старости проституток. Надежда ничего не могла предложить обитателям Сент-Жиля. Покидали они родную помойку лишь в одном направлении: два километра на запад по Оксфорд-стрит, к трёхсторонней виселице у Тиберна. Даже пригороды тремя километрами севернее по Тоттенхэм-Коурт-Роуд казались далёким и неведомым раем. Хозяевами Сент-Жиля были нужда и голод, людишки же – временными гостями, что жили одним днём, стремясь урвать от жизни максимум возможных радостей. Кабаки, срамные дома, этажи с номерами; любая выпивка, плотские утехи на любой вкус: всё, чтобы забыться и не думать о будущем. Когда уходит надежда, приходит отчаяние.

Здесь Шарп видел то же самое. Не сегодня-завтра, самое позднее – весной, противоборствующие армии очухаются от зимней дрёмы и придут потребовать ответа. Осознание неотвратимости расплаты дезертиры заливали вином. Бутылки и бурдюки, порожние и полупустые, вперемешку с объедками изобильно усеивали испещренный канавками пол дворика. Пьяные мужчины и женщины без стыда совокуплялись друг с другом поверх этого месива, дети протискивались мимо пыхтящих пар, выискивая мослы с остатками мяса или бутылку, где пробка забита не очень туго. Те, что лежали ближе к огню, были наги; те, что дальше – прикрывались одеялами и тряпьём. Некоторые уже спали. Залитый кровью, валялся со вспоротым животом покойник. Шум доносился не отсюда, источником его был холл, который Шарп со своего наблюдательного пункта разглядеть не мог.