Враг с планеты Земля

«Когда-то он был таким же, как все, человеком, — рассказывала моим женщинам подселенка. — В том мире, в котором мы жили, больше всего ценилось умение раскрывать тайны природы, а самыми уважаемыми членами общества всегда полагались те, кто смог продвинуться по пути познания дальше других… Герьер, когда мы с ним познакомилась, проник в тайны энергии времени так глубоко, как никто никогда даже в самых смелых мечтаниях… Нас, как и вас, было тоже две: Мерида и Ланга. Мы так же, как вы, делили его на двоих, а он так же, как Дир, разрывался между нами обеими, не в силах выбрать, кто лучше… Энергорисунок Мериды был белоснежным, как лилия, энергорисунок Ланги — алым, как мак. Аура самого Герьера сверкала подобно чистейшему золоту самой высокой пробы. Идеальное сочетание трёх цветов и трёх ипостасей: прошлого, будущего, настоящего. Мы трое были как будто бы рождены друг для друга. Будучи вместе, мы смогли невозможное: сумели открыть портал в другую Вселенную, параллельную нашей…»

«Это была наша Вселенная?» — спросила её Анцилла.

«Да».

«И в неё стали приходить люди из вашего мира?» — уточнила Паорэ.

«Да. Стали. Планета с той стороны портала оказалась точно такой же, как наша, один в один, но живущих на ней разумных было катастрофически мало, на уровне полного исчезновения, и они отставали от нас в эволюционном развитии на многие тысячи лет. Туда переселилось несколько миллионов наших, и дальше они просто вытеснили аборигенов. Или смешались с ними, что для истории почти то же самое. Ваш Дир называет эту планету Zemlya. Откуда появилось это название, я не знаю».

«То есть, ты намекаешь, что Дир, он потомок ваших переселенцев?» — прищурилась Ан.

«Видимо, да. Как и все нынешние zemlyane. Он даже может быть дальним родственником Герьера, поскольку они даже внешне похожи… Не как близнецы, конечно, но тем не менее. И ауры у них, кстати, тоже аналогичные».

«У Дира трёхцветная, а не из одного только золота», — заметила Пао.

«Но золотистого в ней всё-таки больше, чем двух других. Так же, к примеру, как у тебя белого, а у твоей соперницы — алого».

«Мы не соперницы! — вскинулась баронесса. — Мы…»

«А в вашей Вселенной все были одноцветными?» — не дала ей договорить экселенса.

«Практически все. Многоцветие считалось редким явлением, своего рода отклонением от естественного развития или, если хотите, мутацией. Таких обычно жалели, но не боялись и уж тем более не ненавидели. Людям с двуцветным и больше рисунком естественные науки давались легче, но они плохо сосредотачивались и часто разбрасывались по пустякам, и из-за этого их личный энергоуровень оставался достаточно низким».

«И что же случилось дальше?»

«А дальше у тех, кто стал жить в вашем мире, мутации стали происходить в десятки и сотни раз чаще, чем в нашем».

«И вам это не понравилось?»

«Ну… не то, чтобы не понравилось. Просто те, кто решал возвратиться, приносили с собой эту способность мутироваться. Повышенную способность, не характерную для большинства. Герьер обозвал это эпидемией и убедил остальных объявить карантин. Первым делом он уничтожил порталы в ваш мир. Все, кроме одного. Но даже через этот один люди всё равно прорывались, а вместе с ними в наш мир прорывалась „зараза“. Тогда Герьер сделал этот портал-переход односторонним: только туда. Многие начали возмущаться, и Геру пришлось открыть обратный проход, но только не на Zemle, а на другой планете системы — Yupitere. Это решение он мотивировал тем, что достигнуть другой планеты могут лишь те, кто реально продвинулись в познании энергии времени, а, значит, имеющие сильную одноцветную ауру и обладающие иммунитетом к мутациям. На какое-то время это притушило эмоции, но недовольные всё равно оставались, а затем их количество снова стало расти».

«И Гер сделал проход в наш мир доступным лишь для троих: себя, Мериды и Ланги?» — догадалась Анцилла.

«Да. Но это не главное. Главное то, что наш мужчина начал меняться. Он становился всё более и более одержимым. Он захотел победить эпидемию и вернуть всем мутировавшим одноцветность».

«Но разве это плохо?» — удивилась Паорэ.

«Плохим оказалось не желание победить, а методы, которые он стал при этом использовать, — вздохнула соседка. — Именно тогда в нашем мире впервые появились безликие. Гер называл их промежуточной стадией экспериментов и не видел ничего плохого в случившемся. „Науки без жертв не бывает“, — так говорил он Мериде и Ланге».

«И они ему верили?» — ужаснулась Паорэ.