Враг на рейде

Минный крейсер «Берк», выходя совместно с крейсерами «Бреслау» и «Гамидие» из Босфора в Черное море, подорвался на русском минном заграждении.

Оставшись на плаву, корабль до конца войны не вернулся в строй…

Севастополь

«Дело темное», – все более крепла уверенность гардемарина, когда они с Мишкой снова, с видом самым озабоченным, дескать: «Черт побери, здесь только что был вчерашний день, куда подевался?» – проходили мимо склада, здорово напомнившего Васе лабаз в окрестностях Гостиного двора в Питере.

Ветхий, из бурого трухлявого бруса на каменном высоком фундаменте, с черной жестяной вывеской, на которой только можно разобрать: «…фактура», – прочее съедено ржавчиной, – он был все же необыкновенен. Уже тем, что покосившиеся в петлях ворота охранял часовой, хоть и под стать лабазу, – ветхий, чисто «инвалидная рота», но в черной шинельке, засаленной до железного лоска, и в сером башлыке, из которого выглядывала вялая морковь носа, только что вынутого из ендовы. И все же – при оружии, если таковым величать старинную винтовку Бердана, на которую «инвалид» опирался величественно, как теремной страж на алебарду.

– Из резерва флотского экипажа, – шепотом предположил Мишка.

Сведя седые кустистые брови, часовой наблюдал, как Хамид исполнял какую-то странную, сизифовой целесообразности работу. С гужевой безучастностью таскал туда и обратно, в склад – из склада, большие фанерные ящики, исписанные латынью черных трафаретов. Разве что туда – по два зараз, обратно – по одному и натужно.

Вполне очевидно, грузил в них что-то и возвращал на борт «Мула» полными. Хотя потом он проделывал то же самое в другую сторону с тем же вдохновением, отчего и напоминал Сизифа.

Что именно было в ящиках – понять было трудно, потому как из знания кадетами немецкого языка – морского и коммерческого – понятно было только, что, что бы там ни было, произведено оно было под патронатом германского императора: Unter dem Patronat des deutschen Kaisers. Соответственный орел с опавшими крыльями впивался когтями в герб незнакомой торговой марки.

А вот что именно он благословлял сенью своих крыл?

– Как бы… – успел только в последний раз начать не то причитания, не то мольбы к неведомым богам контрразведки юный гардемарин, как молитвы его были услышаны или причитания окончательно надоели.

Хамид, всякий раз опасно кренившийся из стороны в сторону на дощатом помосте, перекрывавшем стертые плиты крыльца, вдруг не удержал ящик, отличный от прочих обрывком рекламной афиши на крышке. Крышка отлетела в сторону, мелькнув белозубым судорожным оскалом то ли Дракулы, то ли самого Вильгельма Прусского, изнуренного «машиной для прямодержания головы», которую носил в юности[17].

Содержимое ящика загрохотало по доскам помоста. Фунтовые с виду жестянки раскатились по вытоптанной площадке. Одна из них, звонко стукнув о каменную ступень, стрельнула вбок круглой крышкой. Вздыбились клубы голубоватой ненатуральной пыли.

Не сговариваясь и рискуя не только возрастной репутацией, но и честью мундира – равно флотского и цивильного, – мальчишки бросились к банке, проскакавшей запеченным до медного отлива подсвинком чуть ли не им под ноги.

Шлейф голубоватого дыма унесся вслед за ними за угол прежде, чем…

– Куды?! – удивленно вскрикнул часовой.

«Честь мундира, – как-то запоздало подумалось Василию, – была не единственным и, чего доброго, не самым слабым местом». По крайней мере…

– Ща пальну в… – помянул то самое место «инвалидная рота», вскидывая берданку. Послышался даже керамический стук затвора.

Именно что стук – перевел гардемарин отнявшийся было дух.

Знакомый учебный звук, без характерного хруста боевого взвода. Знать, нет патрона в патроннике.

Воспрянув духом, Васька даже попятился обратно за угол лабаза, куда они скрылись раньше, чем осела странная пыль, вздыбленная полами их шинелей, и, нарочито сведя брови, погрозил «инвалидной роте» кулаком.

Седые брови в ответ подскочили под обрез бескозырки:

– Ах ты ж…

Прибежавшего на переполох моряка с черным галстуком, выбившимся на широкую грудь бушлата таким себе слюнявчиком, со шкиперской бородкой и унтерской фуражкой, съехавшей на мясистый нос, рыхловатого, но подвижного, как пампушка в кипящем масле, Васька заметил мельком.

…На снисходительное ворчание часового, больше занятого заклинившим затвором берданки:

– Та ничего ж они не взяли, господин боцман. Нема чего беспокоиться. Порожняя жестянка, тьфу. Вон, олух царя Магомета выронил, – и на подтверждающее мычание самого «олуха», вдруг забывшего русский, боцман только раздраженно отмахнулся:

– Куда они побежали, чертов старьевщик!

В старательном, несмотря на спешку, «старьевщчик» и подскакивающих гласных послышался по меньшей мере балтийский акцент.

– Кто они вообще?

«Вообщче».

– Та какие-то благородия сопливые…

Морская хроника

6 ноября. Линейный корабль «Ростислав» и крейсер «Кагул» в сопровождении 6 миноносцев, имея задание уничтожить сооружения для погрузки угля, обстреляли Зунгулдак, выпустив 26 254-мм и 226 152-мм снарядов.