Но у меня в голове был другой вопрос: не «почему Джейсон не сошел с ума от Грега», а «как Джесика влюбилась в него?» И влюблена ли она?
Я почувствовала тревожную необходимость увидеть ее. Я стала за нее волноваться.
— Они все что-то представляют собой, не так ли? Я думаю, Генри Шмидт — самый здравый из них. В нем есть что-то притягательное.
Джейсон открыл дверь в номер.
— Ты посмотри! — Я взглядом проследила направление взгляда Джейсона. Ваза с великолепными фруктами, помытыми и просушенными, стояла рядом с вазой с цветами. «Как я могла не заметить этого?»
— Видала ли ты когда-нибудь такие замечательные фрукты? Посмотри на этот виноград, — он оторвал одну ягоду и положил себе в рот. — Вкусно! Попробуй!
Я взяла одну, съела.
— Не знаю, слишком кисло.
Я думала, Джейсон спит, но он неожиданно повернулся и спросил меня, что я думаю по поводу вазы с фруктами. Повлияло ли присутствие Сесиллии в нашей компании на то, что управляющий сменил мнение о нашей общественной значимости.
— Нет, это твоя собственная личность повлияла на это. Они обнаружили, что ты действительно царствующая особа, путешествующая инкогнито. Что ты, в самом деле, король. Король Огайо!
— Ты все шутишь, — ответил он.
На самом деле меня заботило совсем не то, что повлияло на мнение управляющего отелем. Я думала о Джесике.
Джесика сидела у окна спальни, глядя в темноту ночи. Когда она увидела, как «Феррари» Грега появился на дороге, то сразу же прыгнула в кровать, притворяясь спящей. Хотя ей очень хотелось узнать о вечере, о Джейсоне, Кэтти, она ни за что не спросит у него об этом. Что могла подумать Кэтти по поводу ее сегодняшнего отсутствия? Может быть, внешность изменится к завтрашнему утру, и она сможет выйти.
Джесика осторожно притронулась к щекам. Они болели. Она пошла в ванную, включила свет, взглянула в зеркало, чтобы оценить повреждения. Зеркало дало ей ответ: «Лицо придурка». Ей захотелось разбить его. Или зеркало, или свое лицо. Но лицо уже было изрядно побито. Стоило ли еще добавлять?
Она лежала в полутемной комнате и с ужасом ждала его в эту ночь. Он вошел, задержался взглядом на ее лице. Его собственное лицо было напряжено, искривлено злобой, что, впрочем, стало его привычным выражением. Злые глаза скользили по ее телу вверх и вниз, она затаила дыхание, думая, что так можно и задохнуться.
Он подошел к ней медленно, остановился в дюйме или чуть меньше от нее, покрутил нижней частью своего тела перед ее лицом, не прикасаясь к ней руками. Затем, не торопясь, вальяжно снял пиджак, расстегнул рубашку с монограммой, стал стягивать брюки. Во рту у нее пересохло, когда его руки скользнули ей под рубашку. Затем он оттолкнул ее от стены, и тело ее соскользнуло на пол. Челюсти ее были крепко стиснуты.
Она была не в состоянии идти на работу в то утро, не могла увидеть Кэтти и Джейсона. Она должна была привести в порядок свои несчастные, побитые щеки. Из ярко-красных они стали фиолетово-коричневыми, и как раз под глазами.
Сколько дней жизни она проводит, зализывая свои раны? Сколько месяцев, лет потребуется ей, чтобы отомстить? Когда же она бросит его? Стоят ли эти мучения того, чтобы что-то доказать матери? Даже рождение ребенка — стоит ли всего этого? И какого отца она даст своему наследнику? Грубого, дикого зверя? Было ли стремление доказать матери ее неправоту, стремление иметь ребенка сильнее, чем ее гордость и разум? Это были стремления, которые губили ее. Но, тем не менее, она не чувствовала в себе силу отказаться от своих намерений.
Продолжая думать о Джесике, я не могла заснуть. Джейсону тоже не спалось. Он повернулся ко мне.
— Апельсины в вазе, действительно, прекрасны. Большие, как грейпфруты. Дать тебе один сейчас?
Я засмеялась в темноте:
— Я думаю, я доживу до завтра.
Тогда он навалился на меня всем туловищем, выдавливая из меня последнее дыхание, пока я не снизошла и не сказала:
— Хорошо, я съем этот проклятый апельсин.
— Вот так-то лучше, — сказал он, но не поднялся, чтобы почистить мне апельсин. Он уткнулся вместо этого мне в шею и сказал: — Завтра я еще собираюсь взглянуть на их торговые центры. Почему бы тебе с утра не пойти проведать Джесику?
Он тоже думал о Джесике. И второй раз за этот вечер я поняла, почему Генри Шмидт выбрал Джейсона своим другом. Генри Шмидт действительно умный человек.
Она решила не ходить на работу в это утро снова, поэтому прикинулась спящей, пока Грег не ушел из дома. Затем прямо в ночной рубашке она проскочила в кухню, где нашла записку, которую он оставил. «Этим вечером у Джейн и Джо будет вечер в честь Кэтти и Джейсона». Это было все, что он написал. Ни слова о том, что он видел ее разбитое лицо, ни вопроса, будет ли она на вечере у Тайсонов.
Она постарается пойти. Она обязательно пойдет, замажет синяки косметикой, наденет большие черные очки. В конце концов, это не так необычно, быть вечером в темных очках. Многие так делают. Это же Голливуд.