— Что ты имеешь в виду под словом «думали»? Это самое нелепое утверждение, которое я когда-то слышала от тебя. А что бы ты хотела, чтобы люди думали? Ты жила с Бобом столько лет. Ты бы хотела, чтобы люди думали, что вы ходите, держась за руки? С самого начала он пожертвовал своей карьерой ради твоей. А по большому счету он пожертвовал своей жизнью ради твоей. Вот оценила бы ты только!
Она рухнула на тахту, сраженная резкостью моих слов.
— Кэтти, как ты можешь? Кто угодно, только не ты. Ты же знаешь, как я любила Боба. Ты должна была знать, как мне кажется.
Джейсон успокаивающе положил руку мне на плечо, в его глазах я увидела упрек за мою несдержанность. Он даже с интересом взглянул на Сесиллию, убежденный в подлинности ее горя.
Она тоже заметила это и обратилась к нему:
— Я знаю, Кэтти не верит мне, но это правда. Мы не были любовниками. Я ложилась с ним в постель, только когда Боб был пьян. Пьяный он принуждал меня к этому. В таких случаях я не могла отказать ему, потому что я боялась, что он может что-то выкинуть. Я никогда не спала с ним по желанию, — сказала она Джейсону далее с некоторой горделивостью в голосе.
Я подумала: «Чем же тут гордиться? Тем, что Боб умер, и никогда, пока он был жив, она не отдавала себя ему по желанию? Если уж не говорить о любви, то, по крайней мере, уважения-то он заслуживал?»
Я почувствовала недомогание. Джейсон был прав. Нам можно было не приезжать. Она не нуждалась в сопереживании. Я решительно встала. И ждала, что Джейсон тоже поднимется. Он и правда сделал это, но неуверенно, колеблясь. Он переводил взгляд с меня на Сесиллию и наоборот. Выражение его лица ясно говорило, что он сомневается, правильно ли мы поступаем, покидая Сесиллию.
Я заметила панику на лице Сесиллии, когда она осознала, что мы уезжаем. Она бросилась ко мне, протягивая руки с выражением бесконечного горя на лице. Потом заплакала и упала на колени.
— Кэтти, — шептала она, стоя на коленях, дергая меня за платье. — Ты не можешь сейчас уехать. У меня никого нет. Даже Уолт предал меня, даже Уолт, эта сволочь! Он так испугался за свое имя, связанное с моим. А ведь здесь никто не знал Боба, каким он был раньше, чем он был для всех нас. Прекрасное юное время! Вы мне нужны. Только вы двое, запомните это!
Я уже ни в чем не была уверена. Я глядела на Джейсона. Он кивнул мне одобрительно, обнял меня, помог Сесиллии подняться.
— Мне больней всего то, что Боб никогда не осуществит свою мечту, — сейчас она улыбнулась мне, умоляя глазами присоединиться к ее рыданиям. — Он никогда не попадет в Голливуд! — Она вцепилась в волосы. — Он так любил кино. — Она призывно взглянула на Джейсона. — Ты помнишь? Как он всегда говорил о кино и кинозвездах. Он так хотел стать частью этого мира! Он хотел поехать туда и написать обо всем этом, рассказать всему миру об этой фантастической сказке.
Мы снова сели.
— Ах, как жаль, что мы не поехали туда вместо Нью-Йорка, — продолжала она подавленным голосом. — Может быть, все бы сложилось по-другому.
«А могло ли сложиться иначе? А могла бы ты любить больше? Могла бы ты пользоваться им меньше? Что могло спасти Боба от пьянки и рухнувших надежд? Голливуд? Нью-Йорк?»
Джейсон уговаривал ее, послал в спальню привести себя в порядок. Когда Сесиллия ушла, он с нежностью сказал:
— Мы приехали повидать Сесиллию, успокоить ее, и мы, несмотря ни на что, сделаем это. Даже если она погубила Боба, мы не должны погубить ее. Ведь дело не в Сесиллии. Дело в нас.
Я никогда не могла устоять, когда Джейсон убеждал меня. Он умеет убеждать, не разбивая себе лоб, но добиваясь своего.
— Все мы люди! Нельзя никого осуждать, нужно только стараться помочь.
Я мысленно благодарила Бога, пославшего мне Джейсона.
Когда Сесиллия вернулась в комнату, Джейсон сказал:
— Если здесь была записка, было бы глупо с твоей стороны скрывать ее. Не нужно ее скрывать. Но ведь записки не было.
— Я Же сказала тебе, — округлив глаза, сказала Сесиллия. — Не было записки.
— Да, ты говорила. Я это и имею в виду. Я же говорю: «Если была…»
Как только следователь выдал заключение о смерти Боба в связи с принятием сверх сильной дозы лекарства, вся процедура была закончена. Но Сесиллия завелась от нового приступа гнева.
— Ричард Форрест даже не пришел на похороны, — плакала она; краска отхлынула от ее лица. — Он вообще не появился здесь.
Сесиллия не посылала больше проклятий в адрес своего женатого любовника-политика. Она переключилась на Ричарда Форреста.
— Может быть, он болен. Может, он уехал по делам, — всячески старалась я успокоить.