Вполне современные девочки

Решение пришло к ней сразу, как только она представила все, что могло произойти вслед за этим. Ей не следовало идти ни в больницу, ни в полицию. Ей не следует требовать никакого возмездия. Патриция Блэмонд ни за что не допустит публичного копания в их белье. В тот же момент Джесика поняла, что своей бедой ей не следует делиться и с матерью. Заглянуть после этого в лицо матери будет для нее тягостнее самого насилия. Она всю жизнь будет презирать свою дочь как что-то грязное и развратное.

Джесика взглянула в зеркало, красные пятна все еще оставались, волосы всклокочены. Что говорить о матери, если она и сама теперь презирала себя!

Но ведь не только мать будет презирать ее, но и Дуглас… если она расскажет ему. Дуглас не скрывал своих взглядов по поводу изнасилования и всегда, когда об этом заходил разговор, говорил, что не девушку насилуют, а именно сама девушка так или иначе провоцирует мужчину на насилие. Конечно, бывают и исключения, но это только в тех случаях, когда насилие совершено официально признанным маньяком. Так что относительно Дугласа у Джесики тоже не было никаких иллюзий. Он так же, как ее мать, будет считать ее распутной. Замаранной — и все.

Вот Грег, очевидно, поверит ей… если, конечно, она скажет ему. Он ведь хорошо знал Даррена Праути и догадывался, что это был за человек. И он знал еще, как ведут себя такие люди. Но после этого он тоже не останется с ней таким же, как раньше. Она будет для него подбитым и ободранным птенчиком, и он вряд ли захочет защитить его, скорее воспользуется случаем.

Да, выходит, она совершит страшную, непоправимую глупость, если расскажет об этом кому-нибудь. Кому бы то ни было! Разве не очевидно, что это будет означать только одно: новую боль и новое унижение?

Через четыре недели она обнаружила, что может стать матерью и просто обезумела от этой мысли. Джесика не знала, что делать. Мать? Это исключено. У нее даже не было близкой подруги, с кем бы она могла обсудить свое положение. Совсем одна! Может быть, убежать из дома, вообще из города? Но куда? Могла ли она сказать матери сейчас, что была изнасилована месяц назад? Дугласу? Или Грегу? В ней не было достаточно жизненных сил, чтобы решиться на аборт. Но в то же время она была не настолько глупа, чтобы стать одной из тех матерей-одиночек, которые растят своих незаконнорожденных детей, рассказывая всем о своей любви к этим обездоленным малюткам. Нет, это не для нее!

Дуглас! Она знала, что он готов просить ее руки хоть сегодня. Но он обязательно будет ожидать обряда бракосочетания три установленных месяца. Это будет смешно. Благопристойный Дуглас Фенуик с невестой! А что будет, когда пройдет пять-шесть месяцев! Он никогда не решится и на то, чтобы сбежать с ней, разыгрывая безумную страсть, даже если она попросит его об этом. Нет. Он будет настаивать на пристойной женитьбе, пристойном венчании, пристойной свадьбе.

А вот с Грегом другое дело. Грег не откажется жениться на ней хоть за минуту, принимая во внимание, что она — дочь Патриции, так он был ослеплен роскошью их дома в Уинфилде. И если она намекнет Грегу, что мать настаивает на ее помолвке, с Дугласом, Грег постарается не упустить свой шанс и не потерять ее, наследницу удивительного дворца на бульваре Сансет.

Они обвенчались с Грегом в укромном местечке Лас-Вегаса в заведении странном, но очень необходимом в подобных случаях, где в услуги входили даже обручальные кольца, правда, с минимальным содержанием золота, но зато за вполне приемлемую плату. После этой церемонии новоявленный муж повез ее во второразрядный мотель и одарил ее смущенное тело яростной, почти животной, но удивительно бесстрастной любовью. Оказалось, что второй в ее жизни опыт в любви не отличался от первого. Обнаружилось только два различия. Одно заключалось в размерах орудия любви. И то, которым обладал Даррен Праути, значительно уступало в сравнении с Грегом Наваресом. Ну, а второе отличие она воспринимала теперь уже совершенно бесстрастно и обреченно… если Праути называл ее грубыми словами, то Грег не называл никак… вообще никак. Оказалось, что она вышла замуж за человека, для которого интимная близость была не проявлением любви, может быть страсти, а актом ярости, безумия, даже похоти.

Как только Грег закончил с этим делом, а Джесика не испытала ничего приятного и радостного, он спросил: «Когда-нибудь твоя мать смирится с мыслью, что мы все-таки поженились? Как ты думаешь, есть ли у нас шанс жить с ней в том замке?»

Джесика услышала его вопрос, но он доносился до нее как будто издалека. Она лежала на спине, уставившись в потолок. Что бы сказала ее мать о девчонке, которая вышла замуж за бесчувственного иностранца после того, как другой иностранец надругался над ней? О девчонке, которая вышла замуж в маленькой заброшенной церквушке за человека в запятнанном костюме в то время, как была возможность увидеть вспышки неоновых огней даже при полуденном солнце. Патриция бы, несомненно, сказала, что такая глупая девица заслуживает того, что получила.