Вперед в прошлое!

Мой родной город, как же я, оказывается, скучал!

Далеко по молу мы уходить не стали, каждый собрал свою удочку, и я позволил Наташке первой сделать заброс. Затрещала катушка, груз плюхнулся в воду. Сосчитав вслух до семи, чтобы не зацепиться за дно, она принялась сматывать леску, пожаловалась:

— Ничего, прикинь?

Я закинул груз максимально далеко, позволил ему немного опуститься. Подтянул — отпустил, подтянул — отпустил и констатировал:

— И у меня пусто. Идем искать.

Мы прошли весь мол, вернулись на свое первое место, и Наташка наконец поймала… окуня! Который клюнул, видимо, на остатки ставриды.

— Привал, — сказал я. — Завтракаем.

Я сел на картонку и свесил ноги, наблюдая, как сползаются на площадь торгаши, волокут огромные сумки, и аж сюда доносится голос зазывалы:

— Кофе черный и со сгущенкой! Чай. Пирожки горячие!

Наташка аж шею вытянула и жевать перестала, прошептала с набитым ртом:

— Ко-офе. Со сгущенкой. Настоящий.

Хотелось сказать, что настоящий — это турецкий заварной, но никак не растворимый, но я понимал, что для нее тот кофе, как для меня… Я даже не знаю, какая еда вызвала бы у меня такой трепет. Никакая. Но я помнил, как, будучи голодным студентом, заглядывал в выставленные на улицу меню ресторанов и мечтал, как когда-нибудь смогу пригласить девушку, заказать ей бутылку шампанского с морепродуктами, и мне не придется на это месяц копить. В отличие от меня, мой единственный сын, которого благоверная увезла в Турцию, когда ему еще пяти лет не было, никогда и ни в чем не знал нужды, как почти все дети, рожденные после нулевых.

Интересно, Турция тоже сгорела в огне войны? А Австралия?

— Карауль место, я сейчас, — сказал я Наташке.

— Ты куда?

— Грузики кончаются, надо прикупить, — соврал я, а сам рванул к продавщице кофе.

Купил у нее кофе со сгущенкой в бумажном стаканчике и осторожно, чтобы не расплескать, понес сестре. О, восторг в ее глазах точно стоил этих несчастных ста рублей! А когда она пить начала, вообще лицо делала, как при оргазме. Видел бы ее сейчас Владик, точно подумал бы, что что-то делает не так.

— Тебя Влад в кафе, что ли, не водит? — спросил я.

— Водил пару раз пирожные есть. И в кино, — с гордостью произнесла она. — И… в пивную. В основном туда.

«Вот говнюк», — подумал я и вспомнил про валютчиков.

Интересно, на месте ли они? Сейчас часов девять, должны прийти. Заодно и курс доллара к рублю узнаю. Мошенники вряд ли попытаются меня кинуть аж на пять долларов!

— Я на рынок сейчас сгоняю, разведаю, что там и как. Ты пока будь на посту — вдруг рыба пойдет.

— Рынок же далеко! Это час! — возмутилась Наташка.

— Так надо, — припечатал я и рванул к цели по знакомым-незнакомым улицам.

Иногда я останавливался, предаваясь воспоминаниям, потом ускорялся. Смысл ностальгировать, когда это теперь моя реальность, ее никто у меня не заберет. Петляя дворами, я поражался разрухе и аляповатости, тому, что все торговали всем, дороги изобиловали «москвичами» и «копейками», «волга-24», а в редкие иномарки тыкали пальцами, как в приземлившийся НЛО.

На подходе к рынку я обогнул стаю цыган, загонявшую двух хорошо одетых студенток, постоял подумал и решил, что эти — зубастые, отобьются.

Рынок только-только оживал. Торговцы сползались на рабочие места, все пространство вокруг обнесенной забором территории, включая обочины, было залеплено машинами — в основном «москвичами». Гул стоял, как в улье с гигантскими пчелами.

Рынок грохотал и лязгал, словно клацали гигантские челюсти. Подтверждая мою кровожадную фантазию, заорала женщина. В другом конце кто-то выматерился с кавказским акцентом. Рядом со мной остановилась тетка, похожая на фрекен Бок. От нее так тянуло жареным, что было нетрудно догадаться, что она несет в клетчатых сумках.

Изредка встречались и первые покупатели. Еще немного — и забурлит, оживет рынок, и станет не протолкнуться. Выйдут на прогулку щипачи. Наперсточники засядут недалеко от автовокзала.

Вспомнилась телепередача, как дельфины, мелкие акулы и прочие хищники поедают скумбрию. Рыба мельтешит, сбившись в кучу, и сперва стая огромна, потом становится меньше, меньше… В конце концов тех рыб, что прятались в середине стаи и на уровне инстинктов рассчитывали, что пронесет, в итоге все равно съедали, но — последними.

Так и тут: покупатель — низшее звено пищевой цепи, которого все норовят щипнуть. А щипнуть-то и нечего: народ нищ и голоден, только сотрудники порта и жируют, но поди туда устройся! А когда появится что у народа забрать, отъем монополизирует и узаконит государство.

А я — что? Я даже не полноценная скумбрия, так, малек, на которого крупные хищники долго не будут обращать внимания. Как не воспользоваться таким подарком судьбы?

Сколотить состояние в девяностых — это пройти по канату над пропастью, кишащей крокодилами. Но я примерно знаю, где кого будут прессовать и какие есть области, куда никто не суется, потому что просто их не видит. Зато вижу я.