Возвращенный рай

– Мы должны ладить с ним, – объяснил ей Шарль. – Он командует округом. Одному Господу известно, какого ты наделала вреда, Селестина, разговаривая так с ним.

– Знаю… извините… – Она чуть не плакала. – Мне только непонятно, как вы можете с этим мириться, вы все. – Она огляделась. – Где Кэтрин?

– Кэтрин нездоровится, – мягко сказала Луиза. – Пожалуйста, объясни, почему ты вернулась, Селестина. Приятно видеть тебя, но для нас это большой сюрприз. Мы считали, что ты в Париже. Как у тебя идут занятия?

– Какое значение имеют теперь мои занятия, мама? – с горечью спросила Селестина. – Какое значение имеет вообще что-либо?

– Не говори так, дорогая, – успокаивала ее Луиза. – Знаю, что ты чувствуешь в данный момент, но перед тобой целая жизнь. Ты не должна сдаваться из-за того, что обстановка изменилась.

– Неужели? – Селестина хохотнула. – Прости меня, мама, но ты не понимаешь, что говоришь. Вы укрылись здесь в замке, как в раковине, и не знаете, что там происходит.

Луиза ощетинилась.

– Ты так считаешь, Селестина? У нас – свои заботы.

– Нет, мама, она права, – поддержал сестру Кристиан и ласково пожал худенькую руку Селестины. – У нас тут родовое гнездо. Боши нас не сильно беспокоят, стараясь быть гуманными тюремщиками. Думаю, что в городах дело обстоит иначе.

– Точно. Если бы вы видели сейчас Париж, то не узнали бы его – всюду свастики, толпы солдат. По некоторым улицам французам не разрешается даже ходить. Отвратительные людишки в фетровых шляпах и плащах следят за каждым вашим движением.

– Фетровые шляпы и плащи? – непонимающе повторила Луиза. – Что ты имеешь в виду?

– Она имеет в виду секретную полицию, – объяснил Кристиан. – Она права, мама. Мы здесь в укрытии.

– На авеню Фиш разместилась штаб-квартира гестапо, – продолжала Селестина. – Те, кого туда забирают, не возвращаются! Ах, как я ненавижу этих палачей! Если бы вы действительно знали, что они представляют собой на самом деле, вы бы ни за что не впустили их на порог своего дома!

– Отто фон Райнгард – солдат, а не гестаповец, – вставил Гийом.

– Все равно, он немец, – страстно выпалила Селестина. – Этим все сказано.

– Понимаю, ты расстроена, Селестина, но должен попросить, чтобы ты взяла себя в руки и не распускалась, – мягко произнес Гийом. Он любил свою дочь, но голос его звучал твердо. – Может быть, тебе это и не нравится, нам это тоже не по душе, но надо как-то гарантировать, что мы останемся в живых и что наше наследие сохранится. Уверен, если ты хорошо подумаешь обо всем этом, то поймешь, что я имею в виду.

– Ты имеешь в виду, что Шато де Савиньи должно достаться моим детям? – огрызнулась Селестина. – Так вот, не мечтай об этом, папа. Если для этого надо брататься с этими свиньями, приглашать их к себе домой, я не хочу этого.

Гийом устало покачал головой.

– Ты молода и полна задора, малышка. Когда у тебя появятся собственные дети, ты запоешь иначе, вот увидишь.

– Ты так думаешь? – Селестина выпрямилась, так крепко сжав подлокотники стула, что суставы ее побелели.

– Да, я знаю это. Придет время…

– Разреши мне сказать, папа. Такое время, может быть, гораздо ближе, чем ты думаешь. Но я все равно буду думать так же. Не хочу, чтобы боши были рядом с моим ребенком – лучше умереть! Вот почему я приехала из Парижа, неужели это непонятно? – Она замолчала. Все смотрели на нее как завороженные. Она улыбнулась. – Простите. Я не хотела говорить вам всего этого. Пока не хотела. Но теперь… никуда не денешься. Да, я беременна. У меня будет ребенок.

* * *

Наступило тягостное молчание, которое нарушил лишь сдержанный возглас Луизы. Она поднесла ко рту салфетку, щеки ее стали почти такими же белыми, как накрахмаленная салфетка. Наконец заговорил Гийом.

– Селестина, это что, шутка? Ты говоришь так в отместку за то, что мы пригласили на ужин фона Райнгарда? Разреши в таком случае сказать тебе…

– Поверь, папа, не шутка. Прости меня, но…

– Невероятно! Какой стыд! – шептала Луиза. Казалось, она была на грани обморока. – Кто этот мужчина? Где он находится?

– Мама, ради Бога! – Кристиан поднялся, подошел к Селестине, оберегающе положил ладони на ее плечи. – Селестина, малышка, сейчас ты можешь помолчать, если ничего не хочешь говорить.