Возвращенный рай

Он сразу узнал ее. Даже если бы майор Фоуссет не показывал ему ее фотографию до отъезда из Лондона, он все равно догадался бы. Это было не то кафе, которое посещают женщины в парижских пальто, явно довоенного пошива, но все еще стильных. Он инстинктивно почувствовал, что она англичанка, хотя ни за что на свете не смог бы объяснить почему. Худощава, среднего роста, с густыми каштановыми волосами, падающими на воротник пальто, в руке – на вид очень дорогая сумочка из крокодиловой кожи. Он почувствовал, как что-то подступило к горлу. Так вот, значит, – пришло время действовать.

– Не беспокойтесь, я ухожу, – сказал он официантке и последовал за Кэтрин де Савиньи, когда та вышла из кафе на улицу.

Она повернула в сторону базара, Пол следовал за ней на приличном расстоянии. Он прикинул, что идти туда примерно пять минут – достаточно времени для того, чтобы основательно удалиться от кафе и от любого, кто мог обратить внимание на его поспешный уход. Она шла довольно быстро, но своим широким шагом он легко поспевал за ней. Два раза он остановился – один раз, чтобы прикурить сигарету, и второй, чтобы для страховки заглянуть в витрину книжного магазина. Потом прибавил шагу, чтобы опять нагнать ее.

Когда Пол решил, что они уже отошли на достаточное расстояние, он вынул из кармана носовой платок, которым его Жорж специально снабдил для этой цели. Небольшой квадрат белой хлопчатобумажной ткани, принадлежавший его сестре, жене Ива. Он поравнялся с Кэтрин.

– Простите, мадам. Вы, кажется, обронили вот это, – обратился он к ней по-французски.

Она быстро обернулась, и он увидел удивление в ее глазах – карих, с золотистыми крапинками по краям радужной оболочки.

– Не думаю. – Он знал, что она собирается сказать, и прервал ее негромким голосом, хотя и был абсолютно уверен, что рядом нет никого, кто мог бы их услышать.

– Я англичанин. Меня послал ваш брат Эдвин. Мне надо поговорить с вами.

Он увидел на ее лице выражение потрясения и испугался, что она может что-то сделать или сказать такое, что привлечет к ним внимание, выдаст его. Затем с облегчением увидел, что она взяла у него платок.

– Спасибо… очень любезно с вашей стороны. Я даже не думала…

– Сейчас я не могу разговаривать, – продолжал он тихим голосом. – Вы часто выходите одна на прогулки, верно? Завтра я встречусь с вами на перекрестке дорог, на холме недалеко от замка де Савиньи. В три часа. И ради Бога, никому ни слова. Даже мужу, абсолютно никому. Хорошо?

Мгновение она колебалась. Потом, согласившись с его просьбой, спросила:

– А если пойдет проливной дождь?

– Тогда следующий день без дождя.

– Хорошо. Договорились.

– Отлично. – Он осмотрелся. Никого в пределах слышимости не было. Никто не обращал на них ни малейшего внимания, но все равно он коснулся своего лба, сделав жест признательности. Потом ускорил шаг и опередил ее, идя прямо по улице.

На следующее утро ветер разогнал дождливые тучи. Когда Кэтрин отдернула портьеры и увидела небо, более яркое и высокое, чем все последние дни, она почувствовала, как екнуло у нее сердце, и поняла, что надеялась на дождливую погоду, чтобы ей не пришлось принимать решение: идти или не идти на прогулку для встречи с англичанином, который сумел переговорить с ней в Ангулеме.

В том, что он англичанин, она не сомневалась, несмотря на говоривший об обратном весь его внешний вид. Но она не могла понять, кто он такой и чего от нее хочет. Не могла понять она и какое отношение он имел к Эдвину. Она не видела брата с начала войны и ничего не слышала о нем. Неужели он во Франции и хочет с нею увидеться? Если так, то почему сам не обратился к ней? Почему надо направлять посыльного, англичанина, в одежде французского крестьянина? Она пыталась найти ответы на эти вопросы, но в голову ей приходило лишь одно объяснение: Эдвин связан с движением Сопротивления, и мужчина, который подкараулил ее, тоже.

Когда он так неожиданно ушел от нее, она склонна была думать, что ей все это привиделось, но квадратик грубой белой ткани, так не похожий на ее обшитые кружевами тонкие носовые платки, служил доказательством, что ей не померещилось. Возвращаясь домой в поскрипывающей телеге Мориса Анжелота, она испытывала признательность фермеру за его неумолкаемую болтовню. Он всегда дотошно рассказывал, что видел на базаре, кому и что продал. Все это он выкладывал, не разжимая зубов, в которых держал самокрутку, она тряслась меж его обветренными губами. К счастью, он не ждал ответов – он принимал ее за типичную неприветливую англичанку, даже не подозревая, что просто сводит ее с ума своими повторяющимися анекдотами. Впрочем этот ритуал, сложившийся в течение недель и месяцев, позволял ей привести в порядок рой своих беспокойных мыслей. Но толку от того было мало.