Возвращение троянцев

Ахилл как-то странно усмехнулся, слегка потряс стрелой в воздухе, и плоский медный наконечник, бурый от крови, упал на его колени.

— Я чувствовал, что он должен отделиться, — глухо проговорил герой, избегая смотреть в лицо Одиссею. — Он вошёл в лопатку и плотно в ней засел. Важно было дёрнуть так быстро, чтобы он не успел соскочить. Ф-ф-у, как я испугался...

— Почти то же самое было, когда ты вынимал стрелу из меня, тоща, в Трое, помнишь? — улыбаясь и тоже не скрывая облегчения, воскликнул Гектор.

— Тогда было, с одной стороны, проще, — возразил Ахилл. — Тогда стрелу можно было протолкнуть до конца и срезать наконечник. А здесь её пришлось бы проталкивать прямо через сердце! Но, с другой стороны... с другой стороны, скажу правду: тогда мне было ещё страшнее! Тогда мне было так же страшно, как сейчас Одиссею.

Он отбросил стрелу и принялся промывать рану перед тем, как приложить к ней снадобья. Когда Ахилл накладывал пластырь, Телемак вздохнул и открыл глаза.

— Как легко стало! — произнёс юноша, и голос его прозвучал куда яснее и громче. — Вы вынули стрелу, да? А мне показалось... Мне показалось, будто я слышал голос отца!

— Тебе не показалось.

Юноша привстал, опираясь на руки, затем медленно обернулся. Казалось, он боится посмотреть на того, чей голос услыхал, находясь в беспамятстве, и счёл предсмертным наваждением. Но этот же голос прозвучал снова. Однако это мог быть обман слуха, и, в конце концов, мало ли похожих голосов? И потом, прошло семнадцать лёг! Что, если ему просто очень хочется поверить?

Телемак поднял голову и посмотрел в лицо Одиссею. Вернее, в его глаза. И сомнения пропали.

— Ты? — тихо проговорил юноша. — Ведь это ты, отец, да? Клянусь Гермесом, я так и думал... Я так и знал, что когда будет уже совсем плохо, вот тут ты и вернёшься!

Глава 4

Некоторое время спустя путешественники разожгли на берегу костры и предали огню тела убитых итакийцев, спутников Телемака. Можно было погрузить их на корабль и отвезти в город, однако приезжие, выслушав рассказ царевича обо всём, что происходило в последнее время на Итаке, решили не появляться там открыто. Многое из услышанного совпадало с тем, что уже раньше говорил Одиссею Неоптолем, но подробности этих событий вызвали у всех настоящее негодование.

— Вот уже более четырёх лет на Итаку приезжают ахейцы с разных концов Пелопоннеса и из других земель и сватаются к моей матери, — рассказывал Телемак. — Пенелопа всё ещё красива. Ты сам увидишь, отец, и порадуешься её красоте. Она отвергала и отвергает всех, кто домогается её руки, а они твердят ей, что раз ты не вернулся с войны, то тебя уже нет в живых... Это разные люди, в основном те, у кого ничего своего не осталось либо осталось слишком мало... Первым приехал четыре года назад Лейод, афинянин, за год проигравший в кости и промотавший всю свою военную добычу и к тому же перессорившийся со всеми своими родственниками. Он долго уговаривал маму, но она была непреклонна, и он уехал. Но потом вернулся, а с ним ещё Эвримах из Микен и Амфином, спартанец, оба они тоже разорились, вернувшись с войны, а Амфином, кроме того, чем-то обидел царя Менелая и предпочёл убраться подальше от него. Пенелопа и слышать не хотела о браке с кем бы го ни было — она была твёрдо уверена, что ты вернёшься, отец. А женихи всё приезжали и приезжали. Вот уже год, как они и вовсе поселились здесь. К ним присоединились теперь многие из местных, заявляя, что итакийцы имеют больше прав на свою царицу. Как будто кто-то вообще имеет право на мою мать, как на рабыню! Из здешних самый наглый — Алкиной[23].

— Это ещё кто? — прервал рассказ сына Одиссей. Отчего я его не знаю? Он что, даже не знатного происхождения?

— Очень даже знатного. Но ему сейчас всего двадцать шесть лет, вот ты и не помнить его. Зато должен помнить его отца, Эвпейта.

— Помню, — Одиссей нахмурился. — Но это всегда был почтенный и мудрый человек. Теперь он должен быть уже стар. И что же, его сын не в отца?

Телемак горько усмехнулся. Он полулежал на сложенном корабельном парусе и положенных поверх него плащах, держа в руке чашку воды с разведённым в ней лечебным египетским вином.

Над бухтой уже опускался вечер, небо темнело, но ало-золотая полоса заката горела ярче озарявших берег лохматых пятен огня. Путешественники расположились у самого конца песчаной косы, подальше от противоположной стороны бухты и от погребальных костров, с наветренной стороны, чтобы запах горящей человеческой плоти не долетал до них. Мирмидонские воины принесли с корабля копчёного кроличьего мяса и свежее мясо большой акулы, что попалась на крюк по пути на Итаку. Гребцы, поужинав, ставили в бухте сети, чтобы обеспечить завтрак, а троянцы, Одиссей и его сын устроились у своего костерка, возле самой воды.