Возвращение странницы

– Филипп хочет, чтобы я продолжала тут жить. Как я могу… по крайней мере, не вижу, как я могла бы… если только Анна тоже этого не захочет. Она говорит, что хочет, поэтому, видимо, мне придется попробовать какое-то время. Все это нелегко, не правда ли?

– Да, – ответила Лилла, потом пожала ей руки и очень сердечно поцеловала.

Проводив гостей, Филипп вернулся и заметил, что его кузина Инес, бесспорно, самая неприятная женщина, какую он когда-либо встречал. Уезжая, она была с ним игрива, трясла своими отвратительными кудрями и пронзительно выкрикивала из окна отъезжающего такси прощальные шутки насчет второго медового месяца.

– Тереза была достаточно неприятна. Она хвастала, ссорилась и вмешивалась, но это в ней бурлила извращенная радость бытия. И она не была мстительна и не красила волосы – по крайней мере в последнее время, потому что, помнится, они были похожи на большое серое птичье гнездо.

– На нашей свадьбе, – прибавила Анна легким приятным голосом, словно с того самого дня между ними никогда не было ни облачка.

Затем, прежде чем молчание Филиппа успели бы заметить, она обворожительно обратилась к мистеру и миссис Томас Джослин и мистеру Кодрингтону. Она больше уже не была истицей на процессе, а стала полноправной Анной Джослин, желающей счастливого пути разъезжающимся из Джослин-Холта гостям.

Несколько часов спустя, перед ужином, Филипп нашел Линделл одну в салоне. Она переоделась в свободное домашнее платье темно-красного цвета, мягкие бархатные складки которого выгодно отражали теплый свет очага. У дальнего окна горела единственная лампа под абажуром. Ее свет обрисовывал фигуру Линделл в этом красном платье, сидящую у огня, с руками, протянутыми к пламени. В течение какого-то времени Филипп не двигался и молча смотрел на нее, затем подошел и встал у камина.

– Я хочу поговорить с тобой.

Она не шевельнулась, но руки ее слегка дрожали.

– Да.

Он смотрел не на нее, а вниз, на огонь.

– Разум говорит мне, что это Анна. Это же поддерживает и логика, и доказательства. И вместе с тем все мое нутро продолжает кричать: «Она чужая». Что с этим делать?

– Я не могу тебе сказать, – слабым голосом, точно усталое дитя, произнесла Линделл.

– Не можешь. Очевидно, причина в том, что мы с ней чужие друг другу. Точка нашего соприкосновения лежит далеко в прошлом. Наши пути разошлись. Я не могу представить себе какой-то точки пересечения впереди. Она думает, что такая точка может быть и что наш долг друг перед другом попытаться снова сблизиться. По ее мнению, я много ей должен. Как-никак я ее подвел – оставил в опасности, а сам благополучно спасся.

– Филипп! – Девушка обернулась к нему, заклиная взглядом.

– Лин, разве ты не видишь, как это выглядит с ее стороны – как это может выглядеть в глазах любого постороннего? Я оставил ее, опознал мертвое тело другой женщины и вступил во владение всеми ее деньгами, до последнего пенни. Когда же она возвращается домой, ты ее признаешь, тетя Милли ее признает… миссис Ремидж, мистер Кодрингтон, вся семья ее признает. Лишь я один упорствую, продолжаю твердить, что она не Анна, пока не уступаю под грузом доказательств. Мне незачем тебе объяснять. Ты же сама видишь, как это выглядит: я покинул ее, я лгал о ней, я отвергал ее.

– Филипп… прошу тебя…

Быстрый горький поток слов прервался, но лишь на мгновение. Он не отрываясь смотрел на нее, как если бы видел в ней какую-то фантастическую бездну, чей зыбкий край может обломиться и он полетит головой вниз.

– Разве ты не видишь? Если нет, то видит мистер Кодрингтон. Он многословно убеждал меня, каким благодарным мне следует быть за то, как она себя ведет. Если бы она предпочла возбудить тяжбу, если бы она проявила негодование и обиду, если бы не продемонстрировала поразительное самообладание, мое имя было бы втоптано в грязь. Она хочет все загладить, хочет, чтобы мы стали друзьями, чтобы дали друг другу шанс. Она не предлагает, чтобы мы сейчас жили вместе. Она только просит, чтобы мы жили под одной крышей – показывались вместе на публике, – пока все толки и сплетни не утихнут. Что я могу поделать? Я ведь не могу от этого отказаться, правда?

– Не можешь, – промолвила Линделл. Она поднялась с места, двигаясь медленно и немного скованно, потому что боялась, что у нее подкосятся колени. Ей пришлось следить, чтобы они не дрожали, но это усилие заставляло ее чувствовать себя чем-то вроде шарнирной куклы.

– Ты должен делать то, чего хочет она. Ты же любил ее. Это вернется снова.

– Вернется ли? Старая любовь не ржавеет. Я всегда считал, что это полнейшая чушь. Я уже сказал, что наши пути разошлись. Лин, даже теперь, с теми доказательствами, которые я обязан принять, говорю тебе: для меня она не Анна.

– Кто же она?

– Чужая женщина. Я не могу заставить себя почувствовать, что у нас когда-то было хоть что-то совместное. Я не верю даже тогда, когда она говорит мне такие вещи, которые только Анна могла знать. – Он встрепенулся. – Ты уезжаешь?

– Да.

– Когда?

– Завтра.