Возвращение скипетра

Он кивнул сам себе. Да, он мог в это поверить. Боги дали смертным один чудесный талисман, а затем, судя по всему, забыли о нем и забыли о человечестве. Двум королям предстояло выяснить, как вернуть его после того, как он был потерян так долго… не так ли? Если боги и вмешались в это, они сделали это слишком тонко, чтобы кто-нибудь заметил.

"Монкат! Монкат! Боги любят монкат!" - закричали несколько человек, стоявших перед шорной мастерской, когда мимо проехали сначала два короля, а затем клетка Паунсера.

У Олора, Келеа и остальных были причины любить Прыгуна, учитывая, что натворил зверь. Но любили ли они его раньше? Заставили ли они его полюбить ходить по кухням и воровать ложки? Они подали Ланиусу идею, что животное, которое крало ложки, может украсть и Скипетр? Он так не думал, но как он мог доказать, что был прав, сомневаясь в этом?

Он не мог и знал это. Как только эта идея пришла ему в голову, он также знал, что проведет остаток своей жизни в раздумьях.

Люди приветствовали принца Орталиса, проезжавшего по улицам города Аворниса. Единственная проблема заключалась в том, что они приветствовали не его. Все приветствия были в честь его отца, которого он ненавидел и боялся, и в честь его шурина, к которому он всегда испытывал насмешливое презрение.

Его это не забавляло, больше нет.

Что касается Скипетра Милосердия, то какой смысл поднимать такой шум из-за безделушки, в которой Аворнис явно не нуждался? Сколько лет он пропал? Ланиус говорил ему, но он забыл. Хотя многое — он это знал. Королевство развалилось, потому что его там не было? Конечно, нет.

Он пытался объяснить Ланиусу то, что было всего лишь здравым смыслом. Король не хотел слушать. Вместо этого он бормотал всевозможную мистическую чушь. Орталис знал, что это чепуха, но ему не хотелось спорить. Жизнь была слишком коротка.

Он задавался вопросом, почему он был так уверен, что Ланиус несет чушь. Это казалось очевидным, но почему? Возможно, это было как-то связано со снами, которые он видел в последнее время. У Ланиуса тоже были сны, но он, похоже, не получал от них удовольствия. Орталис задавался вопросом, что же все-таки не так с Ланиусом.

Как кто-то мог не наслаждаться снами, в которых он был самым могущественным человеком в королевстве, способным делать все, что он хотел, с кем бы он ни захотел? Они тоже казались такими реальными, как будто происходили на самом деле. И голос — тот самый Голос, — который вел его сквозь них, не умалял этого реализма. О, нет — как раз наоборот. От этого все казалось острее, насыщеннее.

Теперь он почти слышал этот Голос, хотя и бодрствовал. Он точно знал, что он будет говорить ему. Там были его отец и Ланиус, выезжающие перед ним. Они оба цеплялись за Скипетр Милосердия. Они думали, что это важно, даже если он этого не делал. Поскольку они это сделали, разве они не должны были позволить ему разделить это с ними?

Вопрос ответил сам собой, по крайней мере, в его сознании. Конечно, они должны были ответить. Но ответили бы они? Нет. Они даже не позволили ему приблизиться к нему. Было ли это справедливо? Было ли это справедливо? Маловероятно!

"Монкат! Монкат! Ура монкат!" - кричали люди. Орталис тоже считал это несправедливым. Глупое животное получило аплодисменты, но что он получил? Ничего.

Его отец, вероятно, думал, что он будет счастлив, проезжая здесь. Разве его отец не удерживал его от любых действий, когда дело касалось управления королевством? Разве его отец даже не пытался удержать его от женитьбы? Это была правда, все верно — нет смысла пытаться притворяться чем-то другим.

И разве его отец не подлизывался к Ланиусу изо всех сил? Это тоже было правдой — во всяком случае, правдой с точки зрения Орталиса. Его отец относился к Ланиусу больше как к сыну, чем к собственному законному отпрыску.

Теперь у меня есть собственный сын, подумал Орталис. Любой, кто думает, что не наденет корону — носите ее после меня, клянусь богами! — лучше подумайте еще раз.

Голубой драгоценный камень, венчавший Скипетр Милосердия, сверкал на солнце. Он привлек к нему все взгляды, включая Орталиса. Мне все равно, важно это или нет, сказал он себе. Если они думают, что это так, они должны отдать мне часть этого. Они должны, но они не будут, потому что хотят сохранить все это при себе.

Действительно ли это был его собственный голос в его голове, или это был Голос? Он не был уверен, так или иначе. На самом деле это не имело значения. Его голос и тот Голос говорили одно и то же.

Казалось, прошла вечность, и после остановки в соборе, казалось бы, без веской причины, процессия наконец вернулась во дворец. Орталис со вздохом облегчения соскользнул с лошади. Он был рад позволить конюху увести животное.

Люди продолжали придавать большое значение его отцу и Ланиусу. Никто не обращал на него никакого внимания. С таким же успехом его могло бы и не существовать. Его отец, вероятно, был бы счастливее, если бы его не было.