Если поначалу он принимал это устремление за любопытство, то теперь понял, что это иное. Какое-то наитие говорило о недоделанном деле. И пока он его не доделает — этот мир его не отпустит. Поскольку от пребывания в этом вселенском холодильнике радости было мало, то доделать таинственное недоделанное дело хотелось побыстрее.
Понять бы еще, что так гложет. Что тянет?
Начнем по порядку…
Воронков осмотрелся в комнате поста наблюдения. Здесь, вроде бы, ничего недоделанного не было. Все доделали без него. И доделали чисто… Уцепиться не за что.
Но было еще и помещение, отгороженное планшетом.
Там стоял-большой серый стол. На столе ничего.
Над столом… окно, которого не было видно из помещения поста наблюдения.
Окно было прямоугольное, горизонтальное. И в нем Воронков увидел руины города. Города вполне земного, современного. Что-то вроде Нью-Йорка из выпуска новостей, но дома пониже. То есть были пониже, пока их не разрушили. Остались одни скелеты зданий. Воронков приблизился, чтобы рассмотреть. Что-то в городе было не так. Ах, вот что! Он стоял на равнине. Вид на руины открывался с возвышения или из уцелевшего чудом высотного здания. Но он не мог быть за этой горой, в которой находился бункер. Горная страна казалась снаружи бесконечной. И не могло быть рядом такого города.
В этот миг изображение моргнуло, по нему прошли помехи.
Экран! Это был экран.
И словно подтверждая догадку, экран снова подернулся помехами и без особых эффектов выключился. Не свернул изображение в точку, как телевизор, а просто погас.
— Гикнулся, — констатировал Воронков.
Великие империи времени упадка и руины — любимые декорации для фантастических произведений. Обаяние деспотии беспредельно, тайна руин всегда не разгадана и всегда тайна, даже если сами руины — только декорация.
Что это было за изображение? Кадр из фильма-катастрофы? Прямая трансляция с другого конца похеренной в глобальной войне планеты? Вид на цель стратегического оружия, запущенного из бункера, чтобы визуально освидетельствовать, что цель поражена? Или просто картинка — эдакий милитари-оживляж в интерьере? Черт его знает!
Очередная загадка, которой не быть разгаданной.
И вдруг…
Воронков увидел ботинок, торчащий из за стола. За столом в углу кто-то прятался! И прятался довольно небрежно, как бы в уверенности, что хуже будет тому, кто его найдет, а не ему.
Ну, это мы сейчас разъясним!
Воронков навел автомат.
— А ну!.. — грозно скомандовал он, готовый к тому, что этот некто сейчас как выпрыгнет.
Некто, прятавшийся в углу, не выпрыгнул никак… Он и не мог выпрыгнуть, потому что прятался слишком давно. Даже серая форма выгорела сверху, а в складках была куда темнее.
Приходилось констатировать, что белые лампы не так просты, если ткань в их свете может так выгореть. Или была другая вспышка? Что-то более яркое? Да нет, едва ли.
Труп был иссушен временем до состояния мумии. Истонченная до бумажной толщины серо-коричневая кожа обтягивала череп. В пустых глазницах лежал какой-то мусор, похожий на яичную скорлупу, и торчали какие-то тоненькие пучки, будто черешки дикого винограда.
Белые зубы скалились из растянутых пергаментных губ. Никакого выражения у этого лица не было. Просто череп, обтянутый кожей, — череп он и есть. Никаких по этому поводу ассоциаций. А должно бы…
Офицер неизвестной Воронкову армии, неизвестного рода войск, неведомой страны, неизвестного мира сидел, привалившись к стене, забившись в угол за столом. Одна нога была поджата под себя, а другая отставлена. Поза неудобная. Прятался от кого-то? Нашли его или нет? Без ответа. Без комментариев.
Никаких повреждений, дыр и ран на незнакомой форме Сашка не разглядел. От чего несчастный умер, понять было невозможно. Может, просто завод кончился. Так бывает иногда с человеческими существами. Сам Воронков чувствовал себя заводной черепашкой, делающей уже последние конвульсивные движения. Нужно бы подтянуть пружину, но мальчик с ключиком убежал, маленькая сволочь!
Правая рука трупа была почти под столом. И зачем-то Воронков наклонился посмотреть нет, ли в ней чего. Ну, может, холодной котлеты. В руке была зажата рукоять оружия. Серо-коричневые пальцы, похожие на вялые сучки, стискивали очень, очень, очень знакомую рукоять.
Воронков, не веря себе, тяжело опустился на одно колено, опираясь рукой на стол. Просто наклониться было уже трудно.
— А ну-ка отдай! — сказал Воронков и вытащил из осыпающейся трухой кисти мумии «Мангуста».
Удивительно, конечно. Но на то, чтобы удивиться, как это того стоило, как-то не было сил.
Это был действительно «Мангуст», без поправок и оговорок. Сашка знал его, как никто и как ничто другое в жизни. Целый, ни одной лишней царапинки, чистенький, даже не запылившийся, лишь заиндевелый немного. Сдуреть…
— И что ты, брат, здесь делаешь? — проворчал он, разглядывая оружие. — Где был? Каким ветром?..
Нет, настоящего удивления не было, что само по себе удивительно. Была законная чистая радость от возвращения утраченной немаловажной части самого себя. Было какое-то успокоение. Вновь обретенная точка равновесия.