Я купила его, когда жила в Токио, просто так, потому что оно мне понравилось. Оно показалось мне воплощением стиля
Я увидела, как дед надевает кимоно и ловко завязывает пояс. Его глаза светились радостью, словно я доставила ему необычайное удовольствие. И оно выглядело на нем изумительно и гармонично, словно вторая кожа.
— Ох, ох! — громко сказала бабушка, входя в гостиную уже в бирюзовых бусах. — Дед у нас всегда франтом был, сколько его помню!
— Но ведь, правда, красиво, — улыбнулась я.
— Да, этот халат, Митя, тебе к лицу, — засмеялась бабушка. — Только где ты его носить будешь?
— Была бы красота, а место ей всегда найдется, — ответил он, снимая кимоно.
— Сыну-то не покажешься? — поинтересовалась бабушка.
— Это для меня, а не для демонстрации, — спокойно ответил дед, аккуратно сворачивая кимоно и подавая его бабушке. — Убери в шкаф.
Она молча взяла и пошла в спальню. Я видела, что дед с трудом скрывает радость. Его красиво изогнутые губы беспрестанно улыбались.
— Знаешь, — заметила я после паузы, — в этом кимоно как-то странно называть тебя Митей.
— Митя — мое второе имя, которое я взял, когда оказался в этой стране, — спокойно проговорил дед. — Родители назвали меня Такидзи. Таки — «много радости», а дзи — приставка, обозначающая в именах «второй сын». — Он замолчал, потом еле слышно сказал: — Я был матросом на корабле в эскадре адмирала Ямамоти. Наш корабль подбили, я попал на остров Итуруп в ужасном состоянии. Сколько же там было крыс! Все еще помню, что они шныряли повсюду, а в бараке, в котором я лежал, они бегали среди бела дня. И я помню только крыс.
— Да, их там было невозможно много, — задумчиво добавила бабушка, вошедшая в этот момент в комнату.
Они замолчали.
Я знала из рассказов родителей, что дед и бабушка познакомились после Второй мировой. Япония капитулировала, часть островов перешла России, и Итуруп в их числе. Дед был в беспомощном состоянии и остался. А потом по призыву компартии на эти острова приехала молодежь со всей страны. Дед к этому времени перебрался в Курильск. Там они и познакомились. Но подробности никогда не рассказывались, потому что ни дед, ни бабушка не любили вспоминать эти тяжелые времена.
— Но почему ты не вернулся на родину? — неожиданно спросила я, нарушая табу.
Бабушка глянула на меня немного укоризненно.
— Я взял себе имя Митя, — тихо проговорил дедушка, словно не слыша моего вопроса. — В Японии каждый взрослый может взять себе псевдоним, это в порядке вещей. А после смерти почти все получают новые посмертные имена. Они называются «кайме». Имя записывают на особой табличке «ихай». И она как бы воплощает дух умершего. Митя, конечно, не мое посмертное имя. Но ведь меня похоронят на местном кладбище именно под этим именем.
Дед замолчал, о чем-то глубоко задумавшись. Я подошла к нему и потянула за рукав.
— Деда, но почему ты не вернулся обратно?
Он глянул как бы сквозь меня, потом встал и вышел из гостиной, пробормотав, что ему нужно кое-что взять во дворе.
— Таня! — сказала бабушка. — Не приставай ты со своими вопросами! Захочет Митя — сам тебе расскажет, что сочтет нужным. Такой ухе у него характер. А не вернулся он потому, что родом из Нагасаки и все его родные погибли 9 августа 1945 года во время атомной бомбежки.
— Понятно, — тихо ответила я. — Ужас какой!
— И потом, удивляюсь я твоим расспросам, внученька! — добавила она, улыбнувшись. — Никогда тебя семейная история не интересовала.
— Просто в Токио я почувствовала себя японкой, — ответила я. — Меня многие за нее и принимали.
— Да, я заметила, что ты неуловимо изменилась. Но деда не доставай, а то знаю я твой настырный характер!
Легли мы поздно, но я долго не могла уснуть и лежала в темноте, прислушиваясь к шорохам старого дома. Тимофей, не желая уступать свое место, свернулся у меня под боком и периодически начинал громко мурлыкать. Вдруг раздался какой-то тихий стук, и из гостиной появился дед. Он осторожно пробрался к двери и вышел на улицу. Я подождала какое-то время и, накинув махровый халат, отправилась за ним.