Возвращение русской гейши

То, что зовут духом Пустоты, находится там, где нет ничего. Этот тезис не укладывается в человеческое понимание.

Пустота — это ничто. Только познав то, что существует, ты сможешь узнать то, что не существует. Это Пустота.

Люди в нашем мире ошибочно смотрят на вещи, полагая, что все, чего они не понимают, должно быть пустотой. Это неистинная пустота.

В Пустоте — достоинство, и никакого зла.

Мудрость обладает существованием, принцип имеет существование.

Путь обладает существованием, дух есть ничто.

Мусаси Миямото

«Это «ничто» не есть небытие, как его понимают на Западе, скорее наоборот, это пустота, через которую свободно проходит все сущее, — это беспредельность и бесконечность, это Вселенная, душа которой содержит неиссякаемые богатства».

Кавабата Ясунари

«Если у Вселенной одно сердце, то, значит, каждое сердце — Вселенная».

Махаяма

Мы приехали в пять утра. Я не стала облачаться в льняной костюм, а надела джинсы и футболку. Но Тим, к моему удивлению, оделся в брюки и шелковую рубашку с яркими абстрактными узорами. Тщательно расчесав волосы, он нацепил мягкое красное кепи с округлым козырьком и попросил меня застегнуть браслет на запястье, в виде толстенной золотой цепи. Я знала, что Тим — воспитанник детдома, поэтому удивленно спросила:

— Тебя что, кто-нибудь будет встречать? Чего это ты так вырядился?

— Нет, я просто, — ответил он и отвернулся в окно с видом скучающего столичного денди.

Поезд остановился, и я увидела спешащих к вагону родителей. В руках у матери трепетали помятые ромашки.

— Это твои вроде? — спросил Тим вставая и закидывая сумку на плечо. — Знаешь, Танюх, неохота мне знакомиться, что-то говорить, объяснять. Ты иди сейчас, а я позже спущусь. О’кей?

— А может, к нам? — предложила я.

— Нет, что ты! Обратно вместе едем, ты дай мой билет.

— Ах, да! — спохватилась я.

Открыв сумку, протянула ему билет.

— Приехали, чего не выходите? — сказала проводница, заглядывая к нам.

— Уже, — ослепительно улыбнулся ей Тим. — Спасибо за приятную поездку!

Проводница смущенно улыбнулась в ответ и ушла.

— Ты вот что, Тимур, если захочешь пересечься до нашего отъезда, звони. Телефон мой у тебя есть, — быстро проговорила я, беря сумку и выходя из купе.

— Пока! — сказал он мне вслед.

Я не была в родном городе больше двух лет и, выйдя из вагона, увидела все то же обшарпанное здание вокзала, чахлые деревья и дворника в грязном фартуке, меланхолично сметающего мусор с перрона. Картинка осталась неизменной, словно я и не уезжала. Родители, увидев меня, ринулись к вагону, и я со сжавшимся сердцем поняла, что они постарели. Впереди шла мама, прижимая ромашки к объемной груди, обтянутой дешевой синтетической кофточкой, за ней вышагивал отец все в том же давно вышедшем из моды парадном костюме.

— Здравствуй, доченька! — всхлипнула мама, прижимаясь ко мне вместе с ромашками. — Наконец-то! Как долго ты не приезжала!

— Отпусти ты ее! — смущенно сказал отец. — Задушишь!

Мы расцеловались и пошли к выходу в город. Я оглянулась и заметила, что Тим стоит у вагона и смотрит нам вслед. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся, как голливудская кинозвезда, и поднял руку. Его яркий силуэт сильно выбивался из общего спокойного фона, словно в типично русский березняк залетел тропический попугай.

Первые два дня я пыталась адаптироваться. И за бесконечными разговорами, застольями, посещениями родственников они пролетели, как одна минута. Утром третьего дня я проснулась очень рано и, лежа неподвижно, долго смотрела в потолок, слушая громкий беспрерывный щебет птиц, залетающий в комнату через раскрытое настежь окно. Погода установилась очень жаркая, и даже рано утром я чувствовала духоту. Мои родители много лет жили в пятиэтажной панельной хрущевке. К тому же квартира находилась на последнем этаже, и разогретая за день крыша не успевала остывать за ночь.

«В принципе, можно уже уезжать в Москву», — неожиданно подумала я.