Возвращение Робин Гуда

Хотя на самом деле, после смерти бабки, они несколько раз подкидывали и денег («отдашь, когда сможешь»). Но тут была скользкая тема. Например, бабка, когда умерла Матвеева мать (он был еще маленький; еще даже до школы), отказалась перебраться к своим племянникам, считая их жуликами, только и мечтающими наложить лапу на двухкомнатную квартиру. О чем они там на самом деле мечтали – квартира осталась за Матвеем. Зато участок с домом, где раньше бабка жила с дедом, отошел-таки к этим двум дядьям! Так что Матвей, при желании, мог думать, что от него пытаются, задним числом, откупиться.

– Потому что они считают, что бабка продешевила, – сказал Матвей, – и боятся, что и я так считаю. – А ты как считаешь, – спросил Николай. – А я никак, – сказал Матвей. – Не хотелось бы во все это ввязываться. – Он помолчал. – Противно не то… – сказал он, – и даже не то… – сказал он, – …а то, что они теперь передо мной юлят. Заискивают. Выступают, в общем, в не свойственной для себя роли. Они же нормальные мужики. – Они, по бабкиному ходатайству, отмазали Матвея от армии. Матвей рос, в общем, самостоятельным хлопцем, с бабкой не церемонился; благо, та была вполне бестолковая: старая. Ничего она не понимала, зато и не мешала (почти); воспитывать же Матвея отказывалась напрочь, о чем осведомляла всех желающих – от соседок у подъезда – до родительских собраний: «Носится… як метэор. Куды мне с ним!..» У нее были свои способы ладить с миром: Матвея – называть сиротой, «Ну; а кто? Сирота и есть. Чаго ты кипяцишся?!..»; себя выставлять немощной и глупой. Что она хорошо делала, так это – ездила в огородик, закатывала банки, рогалики пекла. Ну вот и пусть бы закатывала. И тут поднапряглась – вывезла.

– Ты теперь должен дать им по ебальнику, – сказал Николай.

– С какой… – начал Матвей, но Николай его перебил. – Нет, ну прикинь, картина: здорово, племянничек; мы тебе рыбки накоптили!.. а ты подходишь: дядя Юра! Нна! Дядя Петя! и тебе того же!.. Раз они, как ты говоришь, нормальные мужики, то это их должно излечить от всех сомнений по твоему адресу. Ты их этим освободишь от долгов, они сразу станут естественными. Я так думаю, вы славно разберетесь, прямо в прихожей. Я только боюсь, ты не справишься. Может мне тебе помочь?

Матвей не улыбнулся. Он сказал, вороша тонкой палкой костер: – Они могли просто обмануть ее. У меня же была эта отсрочка, как у единственного кормильца. И тут – раз, это обследование, почки. Сначала наехать на нее – ты старая, скоро умрешь, а ему – перестройка, дедовщина. Ужас. Флак! – (Это он щелкнул языком.)

– А может и не было у них никакой сделки, – сказал он. – Это только мои домыслы. Может они документы подделали. Или ее отравили, а перед этим заставили подписать. Поджигая пятки керогазом. Откуда я знаю, я же у них не спрашивал.

– Ладно, – сказал Николай. – Насрать. – Матвей, отучившись год физике, бросил университет и ушел из дому, то есть уехал, и год провел, как это водится, между собакой и волком, в столицах и Прибалтике. Потом он вернулся. Потом бабка заболела и умерла, а Матвей поступил на филфак. Когда другие уже заканчивают. – Там действительно дедовщина и ужас. По крайней мере, это выгодная сделка.

– Ну да, – сказал Матвей. – И что мне там нечего делать. Да и аксессуары… дача… машина… Они же приглашают меня сюда жить сколько и когда захочу. По закону тут все их!.. но по совести мое, и это все-таки доказывает, что у них сохранились остатки совести. А это очень неудобно. Жить надо либо по совести, либо без, – но людям же недостаточно выбрать что-то одно, им подавай все. Вот их и ломает. Тем более, что они сразу так высоко забрали в этой своей демонстрации родственных чувств: какие они мне там родственники! Я их до 18 лет раза три видел. Ясно, им это не по плечу. Они надорвутся, если будут и дальше так тянуть. Морально надорвутся. Им уже должно просто не терпеться – когда у меня наконец облетит пух, и пропадет эта моя желторотость, и я, заматерев, начну уже что-то вякать – и можно будет с облегчением отпустить тетиву.