Женька знал, что сейчас придётся заехать ещё в одно место – дединовский краеведческий музей. Музей – сказано сильно, комнатка в клубе. И что Семён нашёл в музейщице? Ладненькая, конечно, но не так чтобы и высока, не так чтобы и красива, что-то было, но до этого
Катенька была на месте. Обрадовалась.
– Приехали!..
Семён, как дурачок, умилялся, ручку целовал, а Катенька, словно мать сынка (вот сопл
– Всё белеешь?
Волосы у Семёна были настолько светлыми, что лишь капелькой живой желтизны отличались от беспигментных седых, отчего с детства клички у него были в одно русло: «белый» да «седой», до тех пор, пока не попался на проходной с литром спирта в авоське – такую простоту даже знакомый охранник не мог не оценить, воскликнув: «Семён Семёныч!». И это перебило всех «седых» и «белых», прилипло намертво – Семён.
– Приехали… – ещё раз с каким-то непонятным Африке удовлетворением повторила музейная мышь. – Когда?
– Да только что, вот за флягой и успели заскочить.
– На косу? На косу-у… – опять как бы не спрашивала, а только убеждалась в уже известном ей.
– Поедем?
– Работаю.
– В праздник?
– Какой из…
– День рождения у меня, – хоть как-то решил встрять Африка, – но только двадцатого февраля.
Катенька вскинула брови, обожгла.
– Правда? И у меня двадцатого февраля.
Женька смешался: то ли она шутит навстречу, то ли на самом деле такое совпадение, посмотрел девушке в глаза, пытаясь отгадать, поискать что-то февральское – соловьёв или черёмуху… нет, не шутит.
– Фазовые ровесники, – и, электрик, пропел, продолжая дурачиться: – Майскими короткими ночами… – Споткнулся, взгляд девушки как будто заострился, Африка, только что собравшийся что-нибудь брякнуть о её, в сравнении с ним, молодости, вдруг сам почувствовал себя недорослем, и брякнул, чего не собирался: – А у меня тоже дочь Катя, маленькая ещё, котёнок…
– От третьего брака, – вставил Семён.
– Не завидуй, – и опять к Кате, – а ты знаешь, какой 20-го февраля праздник?
Катя посмотрела вопросительно на него, на Семёна, пожала плечиками: – Да никаких… разве что Льва Толстого от церкви в этот день отлучили, так это не праздник, – немного помолчала и прибавила: – 20-го Толстого от церкви, 18-го дворян от службы, 19-го крестьян, правда через сто лет, от крепости. Не задумывалась раньше, а деньки то какие… освободительные!
Семён украдкой транслировал Африке восклицательные знаки: мол, какова, всё знает! А тот отмахнулся.
– Ерунда всё это! 20 февраля – туристский Новый год!
– Не слышала.
– Конечно, это же мы учредили.
Уже несколько лет Капитан таскал команду в конце февраля в многодневные лыжные походы по местам боевой славы – партком давал зелёный свет, профком деньги, что ж с пользой не покататься… Пьянствовали каждый день, но особенно 20-го февраля, в Женькин день рождения, а поскольку в году это было первое походное дело, то так и приурочили: туристский Новый год.
– Ну-ну-ну… – замахал руками Семён, – фазовые, разовые, базовые, джазовые… остановитесь! Праздник – это мы приехали…
– В Дединове праздник через неделю, только никого же не раскачаешь, – вздохнула.
– Не переживай, отметим! – опять влез Женька. – Но через неделю – это долго. Сегодня-то никаких нет?
Теперь и Семён посмотрел на Катю, как минутой назад она на него.
«Чего-то они темнят!» – подумал Женька.
– 13 мая это же не 20 февраля, – сказала Катенька многозначительно, – это день в году осевой, на него много чего нанизано.
– Что? Что?? – начал превращаться Женька в Африку и обратно. – Нам же сегодня столько пить, хорошо бы знать, за что.
– За приезд и пейте.
– Это мы само собой, ты мне дату какую-нибудь назови!
– Тебе? – смерила его взглядом, как перечислила: взрослый, здоровый, весёлый, развратный, не очень, может быть, умный, зато добрый… ф-фу, вздохнула… К Женьке-Африке вернулось внутреннее ощущение недоросля. «Что она, пигалица, о себе думает?» – Тебе… – «Как будто галстук к моей рубахе подбирает…» – Клятвы сегодня на староверов наложили.
– Что наложили? – потёр шею.
– Раскол сегодня узаконили, – пояснил Семён.
– Сегодня?
– Сегодня, только триста с лишним лет назад, – прикинул, – триста двадцать два.
– Ну? Отметим и раскол.
– Как ты его отметишь?
– Расколем что-нибудь, и… обмоем!
– Дураки. – И грустно засмеялась.