Читаем Возвращение на Голгофу полностью

Срочно принялись собираться, снимать орудия, цеплять их к тягачам. Солдаты после такой стрельбы ползали как пришибленные мухи. Свежеиспечённый командир батареи старший лейтенант Рогов бегал от орудия к орудию, накачивал сержантов — командиров расчётов, пытаясь ускорить сборы. Кое-как за два часа собрались, выстроились в колонну в ожидании полка. Колька со своим лошадиным хозяйством расположился в самом хвосте. Под его командой теперь осталось три лошади, каждую из которых он и запряг в сани. Попросил Ефима последить за лошадьми, а сам побежал к липе, где остались лежать Иосиф и Иван Павлович. Поправил могилы, постоял, поминая друзей, воротился к лошадям.

— Как думаешь, Ефим, работают в этих краях наши приметы на погоду? Крещенье впереди… Помню, как в мороз, сидя на печи, деду читал «…и принял Иисус крещение от Иоанна. Во время крещения отверзлось небо, и Дух Святый нисшёл на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Моё благоволение!» Тогда, мальцом, я ещё подумал, что сходит на Русь с неба Дух святой с хладом небесным, оттого и морозы на Руси крещенские. А здесь, в Прусских краях, сходит Дух святой? Это верная примета?

— Верная примета, Колька, верная. И у тебя на Брянщине, и на Украине, и в Белоруссии, и в этих краях. Найдут сюда морозы, как раз к Крещенью.

Тем временем подъехал командир полка, и Ефима отозвали к командирской машине.

Полковая колонна тяжело выползла из-за поворота, тут же батарее объявили полную готовность к движению. Когда Ефим подбежал к машине, комбат Рогов заканчивал доклад по результатам стрельбы и готовности батареи к движению. Спокойно дослушав Рогова, полковник приказал батарее занять место за замыкающей машиной полка. Пока Батя отслеживал прохождение колонны, Ефим проверял работу командирской рации. Наконец мимо них пошли орудия 2-й батареи.

— Ну, вот и закончились наши восемьдесят дней на войне без войны. — Полковник хлопнул Ефима по плечу. — Как там ваша батарея после гибели капитана Каневского? Справляется Рогов?

— Да, товарищ полковник, вполне справляется. Но капитана нашего все же не хватает, все батарейцы жалеют и вспоминают его.

— Да, и мне его жаль. Как сына жаль. Ты написал вдове, как похоронили капитана? — Ефим, виновато глядя на него, отрицательно качнул головой. — Сержант, ты с этим не тяни, напиши быстрей и попроси её ответить. Да рассказать мне потом не забудь.

Орудия батареи уже скрылись за дальним поворотом, на санях проехал Колька, рядом беззаботно прыгал резвый жеребенок.

Батя усмехнулся:

— Вот вы затейники, значит, сберегли жеребёночка. Как кормить-то его будете? Не сгубите?

— Нет, товарищ полковник, что-нибудь придумаем. — В этот момент последним мимо них проехал огромный Петруха Тихий на санях-розвальнях, навьюченных сеном, следом поспешала корова, привязанная к саням за рога.

Батя рассмеялся:

— Теперь вижу, не пропадёт ваш жеребёнок. Да и сами вы не пропадёте. Это ж надо придумать такое, корову для него завели отдельную. Сильны, чертяки.

Полк уходил всё дальше на запад, туда, где белесое небо сливалось с ещё более белой землёй. Тяжелые машины ревели далеко впереди. А перед Ефимом бежали лошади, весело размахивая хвостами, и жеребёнок на длинных, упругих ногах радостно ржал и скакал по январскому снегу.

<p>Примечания</p>К главе 1

1 Населенные пункты на востоке Калининградской области, в Нестеровском районе: Миллунен — Илюшино, Толльмингкемен — пос. Чистые пруды, Дамерау — пос. Степное, Шталлупенен (Сталлупенен) — г. Нестеров.

2 Город на границе Польши и Калининградской области: Гольдап — г. Гольдап (Польша).

К главе 2

1Улицы Калининграда (Кёнигсберга): Ланге Райсуд. Барнаульская, Штайндамм — часть Ленинского проспекта, Эйдкуненен — пос. Чернышевское, Растенбург — г. Кентшин (Польша), Гумбиннен — г. Гусев.

2Покровский Александр Петрович (1898–1979). Родился в Тамбове, в 1915 г. был призван в армию, воевал на Западном фронте после окончания школы прапорщиков. Участник Гражданской войны, командир батальона и полка. С октября 1940 г. адъютант, затем генерал-адъютант заместителя наркома обороны СССР. Начальник штаба Юго-Западного фронта с июня по октябрь 1941 г., начальник штаба 60-й и 3-й ударной армий на Северо-Западном фронте с октября 1941 г. по февраль 1942 г. Заместитель начальника штаба Западного направления, затем начальник штаба 33-й армии; с февраля 1943 г. начальник штаба Западного фронта, с апреля 1944 г. начальник штаба 3-го Белорусского фронта. После войны начальник штаба военного округа, с 1946 г. помощник начальника Генштаба по военно-научной работе, с 1953 г. начальник Военно-научного управления Генштаба, заместитель министра обороны. С 1961 г. в отставке.

К главе 3
Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза