— Когда товарищ Фуртунэ лежала у нас, все мужчины были в нее влюблены. — И тут же вышла, предоставив Моге поразмыслить над услышанным.
Он стал мерить небольшими шагами узкую палату из конца в конец, заложив руки за спину, думая о директрисе из Боурен. Все, что сказала она ему в тот день, жило теперь в памяти, задавая работу уму и чувствам. И, расхаживая по комнате с опущенной головой, словно под бременем тяжких дум, он увидел на блестящем паркете заколку черного цвета. Мога наклонился, поднял вещицу с пола и положил в карман пижамы.
На следующее утро с обычным обходом пришел лечащий врач; послушал ему сердце, пощупал пульс.
— Мы на верном пути, — сказал он, немного рисуясь, ибо в этом была также его заслуга, и Мога поспешил это подтвердить: он очень доволен лечением, но был бы еще более благодарен, если тот отпустил бы его домой. Конечно, не сегодня же, можно еще денек-другой подождать, но не более, его ожидает столько забот, столько людей! Не мог же он сказать, что эта спешка вызвана Элеонорой Фуртунэ, ее появление словно пробудило его от спячки, напомнило, что его место — среди людей, на полях и виноградниках, что существует множество важнейших проблем — Элеонора разложила их для него по полочкам, каждую в отдельности, — и ждут, ожидают именно его, чтобы он разобрал их по косточкам, чтобы нашел затем им должное решение. Об этом думал он вчера допоздна, и спал поэтому вовсе не так спокойно, как он похвастался перед врачом, но его хорошее самочувствие было чистейшей правдой.
— Максим Дмитриевич, не будем торопиться, — ответил врач. — Кто спешит, тот людей смешит. Мы с вами пойдем на риск, а рисковать в нашем деле не рекомендуется.
— А я к риску привык, Антон Захарович, — возразил Мога. — Все сельское хозяйство держится на риске. Если действовать всегда с оглядкой на капризы погоды — не будет ли засухи, не выпадает ли град, не настанет ли потоп, — тогда не надо уже ни сеять, ни сажать что бы ни было под открытым небом… И вообще, что есть жизнь, если не сплошной риск?
— Дорогой Максим Дмитриевич, потерпите! — заупрямился врач. — Терпение тоже лечит, оно тоже закаляет организм! Тем более, что отныне и впредь посещения вам разрешаются.
Мога понял, что настаивать излишне. Но не собирался ждать в бездействии. Он попросил разрешения пользоваться телефоном для междугородных разговоров, и первая беседа у него состоялась с Симионом Софроняну. Оба не были еще знакомы, поэтому Мога вначале представился, после чего заговорил о совхозе «Боурены»…. Софроняну отвечал, что он вполне понимает товарища Фуртунэ, но план для всего района был спущен республиканским объединением, а затем одобрен райисполкомом. Конечно, план в основных чертах следует выполнять, отвечал Мога, но до его выписки из больницы не следует ничего предпринимать, время не торопит, и он, Мога, берет на себя всю ответственность.
Александра Кэлиману он не застал, секретарша сообщила, что он выехал в район. Мога попытался связаться с Боуренами, но телефонистка поянской станции огорчила Максима: связь с Боуренами прервана, монтеры посланы исправить линию.
Мога возвратился в палату в полном расстройстве. В памяти вновь четко возник запечатлевшийся вчерашний разговор с Элеонорой Фуртунэ, ее улыбка, движения, ее угольно-черные глаза. Теперь всего этого ему уже не хватало, а поэтому и комната казалась тесной, и воздуха стало в ней меньше, хотя форточку он открыл еще на заре, да и свет в палате был уже не тот… И Максим Мога с удивлением понял вдруг, как много хорошего может подарить человек человеку, и попытался вспомнить, радовало ли когда-нибудь кого-либо его присутствие так, как был обрадован он вчера, был ли он достаточно щедр душою с другими, или умел только брать, не одаривая взамен? С таким вопросом Максим обращался к себе впервые. Долгие годы он всегда был сверх всякой меры занят и загружен, не зная отдыха, кроме как в редкие минуты, проведенные с друзьями или с Матеем, но и тогда, возможно, более пользовался их дарами. И все-таки ведь он — не закоренелый эгоист, успокаивал себя Мога, все, что мог сделать для людей, он делал с радостью, бескорыстно, не требуя ничего взамен.
«Хвалишь, Максим, себя, нахваливаешь! — сказал он себе потом. — Такое за тобой еще не замечалось. Понимаю, в глазах симпатичной директрисы тебе хотелось бы предстать в самом благоприятном свете. Только на что это тебе, старый черт? Неужто?.. Вот это были бы чудеса!..»
«…Продолжается полет автоматической межпланетной станции «Венера-8», запуск которой состоялся вчера, 27 марта 1972 года в направлении планеты Венера…» Диктор продолжал передавать известия, но Мога, занятый своими мыслями, слушал его рассеянно.
«Вот уже десять дней я в больнице, — думал он, — и за это время, кроме событий в космосе, состоялось также событие, которое ни капельки не прибавит к прогрессу науки…» Но для него, его внутреннего микрокосмоса могло иметь большое значение. Душа человека нередко хранит больше тайн, чем целая планета, такая, как Венера, и только другая душа при особых обстоятельствах может их разгадать.