Возвращение из Трапезунда

Колчак разорвал конверт. Прочел письмо. После секундного колебания протянул его Коле. Коля понял — если у адмирала и были подозрения, он отверг их. Либо счел более выгодным забыть о них, когда каждый человек на счету.

Записка была по-русски, без подписи. Не очень грамотно императрица сообщала о том, что утром или в крайнем случае днем все они будут арестованы. Надежда на то, что Колчак пришлет за ними корабль, чтобы спасти. Иначе все может кончиться трагедией.

Увидев, что Коля кончил читать, адмирал протянул руку и взял у него письмо. Сложил, спрятал в карман.

— Может так случиться, что это письмо станет самой драгоценной реликвией в российской истории. А может быть — если мы с вами потерпим поражение, — за эту бумажку и гроша ломаного не дадут.

Коля провел рукой по глазам, как бы отгоняя дремоту. Он хотел спросить, может ли он уйти отдыхать. Но Колчак, угадав его мысли, сказал сам:

— Пока я буду собираться, Софья Федоровна сделает нам кофе.

— Иду, иду, — раздался звонкий голос.

Жена Колчака скользнула в комнату, неся поднос с кофейником и чашечками. Как и когда она успела сделать кофе — осталось тайной. Коля любовался ею, особенно свойственной только знатным дамам и спутницам великих людей статью.

— Пейте, Андрюша, — сказала она, улыбнувшись Коле, как доброму старому знакомому, хоть и видела его второй или третий раз в жизни.

— Дай ему полстакана коньяку. Он перенервничал на службе России, — сказал Колчак, разливая кофе. — Но не больше, а то у него коленки подогнутся и он заснет.

Колчак молча выпил кофе. Он быстро ел и пил, как будто полагая, что принятие пищи — процесс ненужный и почти постыдный. Может быть, в нем сидел тайный чревоугодник.

Когда адмирал с Колей спустились вниз, машина уже ждала у подъезда, ворча мотором и заливая светом фар всю улицу.

* * *

— Прошу вас, лейтенант, — сказал высоким елейным голосом полковник Баренц, вкрадчивый начальник контрразведки. Коля поежился, зная, что Баренцу известно о нем куда больше, чем хотелось бы.

— Конечно. — Коля покорно пошел за полковником, злясь, что приходится тратить время на Баренца, когда в кабинете Колчака принимаются драматические решения.

Но по мере того как он рассказывал о ночных событиях, вспоминал, как все было, вспоминал свой страх и унижение, Коля все более проникался желанием найти и перебить всех этих татар. Об Ахмете он не думал — впрочем, Ахмет в городе, что ему делать в горах?

— Кстати, о вашем шоффэре? — спросил Баренц, поправляя очки в тонкой золотой оправе. — Вы видели его мертвым?

— Я видел, как он упал, — сказал Коля. — Но у меня не было времени вернуться. Меня бы тоже убили.

— Возможно, возможно, — как врач, сомневающийся в рассказе пациента, произнес полковник.

— Может, он и жив, может, его взяли в плен. Но он упал. Я видел, как он упал. Больше я ничего не знаю.

Баренц оставил Колю в приемной и без доклада прошел в кабинет командующего, где оставался минут десять.

Коле хотелось спать, но в то же время перенапряжение заставляло пульс биться вдвое быстрее, чем обычно. Состояние Коли было близко к лихорадочному.

Коля подошел к окну. За окном еще не начало светать — только пятый час. В блестящих радиаторах и стеклах съехавшихся к штабу автомобилей отражался свет из окон штаба, словно это были не машины, а гигантские блестящие жуки.

— Лейтенант Берестов! — воскликнул Свиридов. — Пред светлые очи!

Колчак сидел за столом. Баренц стоял почтительно — чуть-чуть склонившись, как позволяло достоинство.

— Мы договорились с полковником, — сказал он. — Вы будете сопровождать отряд Баренца, который должен найти и обезвредить банду, что устраивает засады на главной дороге Крыма. Я полагаю это чрезвычайно важным. Как только операция будет закончена, отряд полковника Баренца и вы, Берестов, едете в Дюльбер. Остальные указания получаете только от меня в Дюльбере.

* * *

Внизу их с Баренцем ждал большой грузовик с высокими бортами. В кузове были положены доски, на которых в пять рядов сидели солдаты — сытые рожи из контрразведки. Коле приходилось их видеть. Коля подозревал, что их набирали из бывших полицейских и жандармов. Но, в конце концов, кто-то должен охранять порядок.

Баренц залез в кабину, за ним его помощник, поручик, но Беккера туда не позвали, хотя, если потесниться, хватило бы места и ему. Пришлось остаться в кузове вместе с нижними чинами. Утешать себя тем, что еще вчера ты ездил на своем авто с собственным шоффэром. Кстати, мотор куда-то исчез. Его у подъезда не было.

Солдаты были в толстых шинелях, под ними фуфайки, на головах папахи — готовились по погоде. А Коля был только в тонком флотском плаще и фуражке. Так что воспаление легких — наверняка.

Но показывать, что страдаешь от несправедливого обращения какого-то полковника, нельзя. Коля не хотел даже поднимать воротник шинели. И терпел больше часа. Он сидел в первом ряду, от прямого ветра прикрывала кабина. Сонные, поднятые среди ночи солдаты сжались в кучу-малу — Колю приняли в нее, вот он и не замерз, а заснул, как и все, и скоротал дорогу.