Возвращение из ада

Следователи высмеивали такое упорство в отрицании их обвинений. Не наговоришь на себя, не признаешь за собой преступлений, за которые положено двадцать пять лет тюрьмы или лагеря, то получишь срок за то, что отрицаешь свою причастность к несуществующим «центрам», «группам» — ведь этим ты клевещешь на наши «славные органы», а это еще покрупнее преступление. Разве не знаешь, что «органы» — гуманнейшая организация на свете. Без вины она не сажает людей в тюрьмы, зря не судит, она никогда не ошибается. Всем давно это известно. И вообще, тут людей берегут, жалеют, перевоспитывают. Тут зря по судам не таскают. Есть тут более гуманные органы: «тройка», «особое совещание». Они зря арестантов не беспокоят. Заочно назначают каждому срок — кому десятку, кому четвертак, а кому вышку…

Такой «заботы» о человеке еще не было в истории. Это социалистическое правосудие. В камеру принесут «приговор», и вам необходимо лишь расписаться…

Жаловаться не надо. Ведь во главе этих «органов» стоит сам Лаврентий Павлович Берия, первейший друг и соратник «Великого отца народов». А тут ошибки не может быть.

Дали вам, скажем, десять лет. Отсидели вы в лагере свой срок честь по чести. От звонка до звонка. Собираетесь выйти на волю. Сообщили об этом родным, близким, если их также не постигла ваша судьба, и те готовятся вас встретить. Вы счастливы, рады, что выжили, несмотря на все мытарства и страдания, но «тройка», или «особое совещание» нашли, что вы еще не полностью перевоспитались в лагере или тюрьме. И накануне вашего освобождения преподносят вам новую бумажку, что вам добавляется еще десять или двадцать пять лет.

Просто и аккуратно. Вас не побеспокоили, не тащили в суд. Там, наверху, знают, за что вам добавили срок.

Не пытайтесь лишний раз спросить за что. За какие преступления, не вздумайте, упаси Бог, жаловаться на новый «приговор». Ваши жалобы — крик души — попадут в лучшем случае в урну или самому Берии, и тогда вам не сдобровать. Тогда вам пощады не будет. Попадете из огня в полымя…

Так и станете скитаться по лагерям, карцерам, «бурам». На вашем деле, кроме штампа «хранить вечно», появится еще один, более страшный: «Использовать только на подземных работах. Без выходных дней. На болезнь — не обращать внимания». Станете, как здесь выражаются, тонким, звонким и прозрачным, а если отдадите Богу душу, наш труп вывезут из «зоны» на салазках или повозке, а на вахте надзиратель проверит труп штыком, чтобы убедиться, в самом ли деле узник мертв, не притворяется ли он, надо ли его хоронить или это хитрость врага народа: ждет, что его вывезут за вахту из лагеря, а там он сбежит…

Какие они хитрые и сообразительные, враги народа! Чего только не придумают, чтобы обмануть государство!..

Бежать из лагеря…

Это еще, кажется, никому не удавалось. Они попали в такую глушь, что живым оттуда не выбраться никому. Лагеря в тундре густо опутаны колючей проволокой, через которую пропущен электрический ток, к тому же на каждом шагу вдоль проволочного ограждения торчат сторожевые вышки, где восседают охранники с автоматами и пулеметами, а вокруг бегают на цепи злые, как степные волки, немецкие овчарки и волкодавы. Попробуйте только к проволоке приблизиться, пулеметная очередь с вышки вас настигнет.

Хотя тысячи и тысячи верст отделяет вас от этого проклятого места, но лагеря оборудованы так, чтобы никто не смог оттуда бежать. Да и как может быть иначе — из этих лагерей никто не должен выбраться живым, дабы не было свидетелей, что тут творится, узнать, за какие грехи здесь терзают, калечат невинных людей…

Я уже давно потерял счет бессонным ночам. Сколько суток я, не переставая, с самого рассвета, с шести утра до ночи мерил ногами свою камеру.

Мне немного легче стало дышать, когда я вспомнил стихотворение моего друга-поэта, который в это самое время тоже сидел за решеткой, как и я, в ожидании своей судьбы, такой же «преступник», как и я.

Стихи его поразили меня, и я, шагая по камере, как затравленный, шептал слова: