Возвращение из ада

Нет, умереть так просто не дадут. Палачи еще не насладились до конца твоими страданиями, еще не согнули тебя в бараний рог, не превратили еще в безвольное существо. Но они надеются, что доведут тебя до ручки, сдашься, перестанешь упорствовать. В поединках с униженными, измученными арестантами они чаще всего выходят победителями. А тут узник заупрямился, не сдается, молчит.

Послышались быстрые шаги. Возле моего «бокса» они затихли. Дверь открылась, и я услышал хриплый голос: «Выходи!»

Я не видел, что творится вокруг меня, на несколько мгновений словно ослеп, с трудом пришел в себя. Меня снова вели извилистыми мрачными коридорами, несколько раз поворачивали лицом к стене, наконец, я узнал дверь своей обители — одиночную камеру — и облегченно вздохнул. На сегодня, кажется, кончились мои мытарства? Может, дадут немного поспать, прийти в себя?

Чувствовалось по всему, что приближается утро.

Перед тем, как надзиратель захлопнул за мной тяжелую дверь, он пробурчал: «Спать. Можно отдыхать»…

Ну вот, хоть услышал человеческое слово.

Я быстро разделся и залез под колючее одеяло, пропахнувшее карболкой, потом, черт знает чем. Я крепко закрыл глаза, прячась от лампы, свет которой страшно бил в лицо. Я старался заснуть, понимая, что долго так блаженствовать не дадут, но, как на грех, сон меня не брал, чувствовал смертельную усталость, все тело ломило. Мешала проклятая лампа, да и нервы все время были напряжены до предела.

И все же почувствовал, что медленно засыпаю, погружаюсь в небытие. Казалось, если удастся спокойно полежать хотя бы часок, я приду в себя, наберусь сил и смогу выдержать все, что мне предстоит.

Но прошло всего лишь минут десять-пятнадцать, и дверца «кормушки» раскрылась:

— Подъем!.. Одевайся и ходи, — прорычал надзиратель.

Я с трудом открыл глаза, проклиная своих мучителей, слез на холодный пол, быстро нарядился и стал шагать по камере.

Снова мне придется мерить это пространство нескончаемо длинный день, до поздней ночи, затем услышу очередное «отбой», залезу под одеяло, а через несколько минут меня снова поднимут и погонят к милому следователю на допрос, который будет длиться всю ночь. Все начнется с самого начала.

— Расскажи о своей контрреволюционной, националистической деятельности. Расскажи, контра противная, как ты предавал советскую власть…

— Мне нечего рассказывать. Все это ложь, провокация..

— Опять клевещешь на наши органы? Сталин нам доверяет, а ты… Давно по тебе тюрьма плачет, скоро разделаемся с тобой. Прикончим…

И пошло-поехало!

Хорошо было бы, если бы этот тупой верзила подверг меня избиению. Никакие физические пытки — удары, «холодные» и «горячие» души, угрозы — не идут в сравнение с бессонницей, когда тебе не дают спать сутками, неделями. Ничто так не изводит, не опустошает человека, как конвейер бессонницы, когда на минуту не дают тебе сомкнуть глаза.

Раньше я даже не мог себе представить, что есть на свете изверги, садисты, которые находят удовлетворение, издеваясь над человеком, а если есть, то очень редко. А тут…

Как такие палачи могут находиться среди людей, воспитывать детей, ходить со своими женами в театр, дышать воздухом, объясняться в любви, спокойно спать, смотреть людям прямо в глаза, зная, что их жертвам, ни в чем не повинным жертвам, там, в застенках, не дают вздремнуть, те сходят с ума от бессонницы и усталости, падают в обморок, теряют сознание, а палачи одно и то же твердят тебе: «Если враг не сдается, его уничтожают».

Поистине, надо было обладать огромным мужеством, чтобы не сникнуть, не поддаться на уловки следователя-автомата, который вознамерился во что бы то ни стало сломить тебя, заставить подписать «протокол», что ты — верблюд, что ты самый опасный враг и, стало быть, тебя надо уничтожить, смести с лица земли.

Сколько бессонных ночей может выдержать человек, доведенный до безумия бесконечными «допросами»? Не иначе, как в этом мрачном заведении решили изучить эту проблему на беззащитных и беспомощных узниках.

Встречая изнуренного, бледного как смерть человека, который едва держится на ногах, с обескровленным лицом и воспаленными веками глаз, в которых медленно угасает жизнь, можно было догадаться, что это один из тех арестантов, увлеченный в дикий эксперимент — конвейер бессонницы. Его еще окончательно не согнули, не уломали. Видать, он еще не подписал, что признает себя «врагом народа», «шпионом», «агентом мирового империализма», «сионистом», «диверсантом» и еще Бог весть кем. Он еще не сознался, что является «воинственным террористом», участником несуществующего «центра», который собирался уничтожить советскую власть, а доблестные сподвижники Берии остановили «вражескую руку» и обезвредили ее…