Возвращение из ада

Но нет, эту зарешеченную лампу не разобьешь и камнем. Снова ворочаюсь на койке, стараясь как-то приспособиться среди острых прутьев.

Не знаю, сколько я так промучился, стараясь хоть немного вздремнуть, как вдруг резко раскрылась «кормушка», и я услышал знакомый хриплый голос:

— Эй, кончай ночевать. Вставай и пулей одевайся! На выход. Без вещей!..

С трудом открыл глаза, проклиная в душе моего охранника и все на свете.

Притворяюсь, будто ничего не слышу, делаю вид, что приказ одеться относится не ко мне.

Видя, что я не тороплюсь вскочить с койки, мой мучитель свирепо шипит:

— Кому я сказал, контра! Ану-ка, бегом марш! Чикаться с тобой буду? Пошли!..

Я оделся, не застегнув пуговицы, не завязав шнурки на ботинках, и направился к раскрытым дверям.

В сторонке увидел пузатого рыжемордого старшину с толстой самокруткой в зубах:

— Тебе что, отдельное приглашение? Забыл, где ты находишься? Так можем тебе, сатана, напомнить, — грозно проговорил он. — Шибко, руки назад и гайда!..

Он пропустил меня вперед, клацнул пальцами лихо, подмигнул надзирателю и зашагал за мной.

— Шибко ходи!.. Руки назад!.. Не на гулянье идешь… — негромко процедил он. — Идешь как сонная муха… Шибче, шибче, и не оглядывайся. Тут тебе не музей…

У поворота длиннющего коридора он щелкнул молодцевато пальцами, приказал остановиться и повернуться лицом к стене. Из глубины коридора послышалось такое же щелканье — навстречу вели другого узника, и мы не должны друг друга видеть. В этом страшном заведении, где все покрыто таинственностью, пропитано страхом, арестанты не должны встречаться… Не положено…

Мы благополучно разминулись, и мой стражник облегченно вздохнул:

— Шире шаг! Не отставай! Косишься, как пан на хворобу!

— Иду, товарищ начальник, иду, — проронил я.

Его круглое мясистое лицо налилось кровью. Маленькие, заплывшие жирком глаза впились в меня, и он перебил:

— Какой я тебе «товарищ», вражья харя? Твой товарищ бродит в брянских лесах. Вот кто твой «товарищ». И не гавкай!

— Извините, — промолвил я.

— То-то, — буркнул он, — а прощение попросишь у следователя… Он тебе покажет, где раки зимуют. Будешь знать, как к нам обращаться…

Я уже не слышал, что он бубнил. Меня одолевали неумолимый сон, усталость, и сделалось все безразлично.

Он вел меня бесконечными, кручеными коридорами то вверх, то вниз по скользким ступеням, и мне казалось, что он гоняет меня по этим мрачным лабиринтам просто для устрашения. Лучше б я лежал на арестантской койке и мучился под палящей лампой, чем так шагать, не видя куда и зачем, слушать бредовые наставления мешковатого надзирателя.

В самом деле, не понимал я, куда черт меня так долго ведет? Может быть, в карцер, в подземелье пытать, поиздеваться, требовать каких-то идиотских признаний. Или на расстрел, на виселицу? Мало что могут сделать с тобой в этом чудовищном каземате, в этом страшном доме, где царит произвол, беззаконие, вседозволенность, где человек лишен всяких прав. Через эти средневековые коридоры, мрачные кабинеты, камеры прошли десятки тысяч людей, и кажется, никто еще отсюда не выходил — отсюда выносили, и никто никогда не узнает, куда кости узников делись и где их могилы…

Тяжелые мысли вдруг оборвались, меня втолкнули в полутемный кабинет с решетками на окнах, где за большим столом сидел моложавый лейтенант в распахнутом кителе, с аккуратно причесанной светлой головой и сурово-напыщенным видом. Он долго, словно не заметив меня, перебирал какие-то бумаги, затем неторопливо закурил и уставился на меня презрительным взглядом.

Он кивнул на прикованную в углу табуретку, чтобы я сел, поднялся с места, важно прошелся по кабинету, мурлыча под нос какой-то мотив из старой оперетты, и снова окинул меня сверлящим взглядом. Должно быть, так смотрит на свою жертву зверь, перед тем как наброситься на нее.

Остановившись у окна, он резко повернулся, направился быстрым шагом к столу, опустился на скрипучее кресло, достал из ящика стола толстую папку и энергично начал листать ее содержимое.

Он то тяжело вздыхал, то качал головой, мол, погляди, какая птица мне попалась!..

Лейтенант делал вид, будто все, что в папке лежит, он видит впервые и что с таким опасным преступником ему придется повозиться.

Пауза длилась довольно долго. Он периодически бросал на меня беглый взгляд, следя за тем, как я реагирую на его жесты.

Наконец-то отодвинул папку, поднялся с места, опять прошелся по кабинету, громко зевнул и, повернув голову в мою сторону, издевательски заметил:

— Что-то неважно выглядишь. Может, тебе не совсем удобно в одиночной камере, у меня есть возможность изменить твое положение, может, улучшить кормежку, дать свидание с женой, сыном? — Глядя на меня в упор, он следил, как я реагирую на его слова, добавил с едкой усмешкой:

— Все в моих руках… Правда, все будет зависеть от твоего поведения…

С трудом сдерживая себя, чтобы не наговорить лишнего, я ответил: