Возвращение

А еще прогноз погоды, который обещал прекрасный солнечный день и двадцать пять градусов тепла.

Мюнстер осторожно вздохнул и подумал, что если бы вместо пятидесятишестилетнего, недавно прооперированного комиссара криминальной полиции на пассажирском месте сидела его жена, то, наверное, он положил бы в этот момент руку на ее теплое, освещенное солнцем бедро.

Но, в конце концов, даже сегодня час дня когда-нибудь наступит.

Они остановились у заросшего прохода через живую изгородь из сирени. Мюнстер заглушил двигатель и отстегнул ремень безопасности.

– Нет, ты оставайся здесь, – запротестовал Ван Вейтерен и покачал головой. – Я не хочу, чтобы кто-то дышал мне в затылок. Мне нужно побыть одному и спокойно все обдумать. Подожди меня, пожалуйста, у церкви.

Комиссар начал с трудом выбираться из машины. Шов его явно еще беспокоил, и ему пришлось ухватиться обеими руками за крышу и слегка подтянуться, вместо того чтобы напрягать живот. Мюнстер поспешно вышел ему навстречу, но Ван Вейтерен решительно отверг его помощь.

– Через час, – сказал он и посмотрел на часы. – Я сам пройдусь до церкви… Дорога как раз спускается вниз, так что должно быть нетрудно.

– Может быть, лучше все-таки я… – попытался было Мюнстер, но комиссар в раздражении не дал ему закончить:

– Прекрати нудить, интендант! Мне уже это надоело. Если я не приду к церкви до половины одиннадцатого, можешь приехать меня проведать!

– Хорошо, – согласился Мюнстер. – Будьте осторожны.

– А теперь исчезни, – попросил Ван Вейтерен. – Кстати, дверь открыта?

– Ключ висит на гвоздике за водосточной трубой. Справа.

– Спасибо.

Мюнстер снова сел за руль, с трудом развернулся на узкой дороге и направился через лес к деревне.

«Надо же, – подумал он. – Мы отдали этому месту часов сто. Но я не особенно удивлюсь, если ВВ найдет что-то, что мы пропустили.

Даже вообще не удивлюсь».

Ван Вейтерен стоял у дороги, пока белая «ауди» Мюнстера не скрылась за деревьями. Только после этого он пролез через изгородь в «Густую тень».

Там, несомненно, царила разруха. Он сунул в рот две зубочистки и начал осматриваться. Попробовал обойти вокруг дома, но был вынужден отказаться от этой затеи, когда оказался по шею в крапиве. «Ну и ладно, – подумал он. – Не так уж трудно представить себе, как все это выглядело когда-то…» Этот участок, скорее всего, освоили в середине прошлого века – распахали плугом и разборонили с колоссальным трудом и заботой. А теперь сюда, и давно уже, снова наступает природа. Молодая поросль берез и осин забивает большинство фруктовых деревьев; камни фундамента, подвала и стен дома поросли мхом, а большой сарай, который, видимо, и служил легендарным курятником, вряд ли простоит много лет. Чувствуется, что граница преодолена, то есть та грань, за которой уже не отнять у природы то, что она завоевала.

По крайней мере, это не под силу одинокому бедняге – хозяину.

«Густая тень»?

Какое пророческое название… Это легко утверждать, имея в руках ответы. Он нашел ключ и не без труда открыл дверь. Пришлось нагнуться, чтобы не стукнуться головой о притолоку – высота потолка только-только позволяла выпрямиться. Он вспомнил, как читал в газетах о том, что за последние сто лет средний рост людей увеличился. С его ростом сто восемьдесят пять сантиметров он, наверное, казался бы гигантом в прошлом веке, когда строили этот дом.

На первом этаже располагались две комнаты и кухня. Лестница из маленькой прихожей вела на чердак, заваленный старыми газетами, ящиками, сломанной мебелью и другим хламом. Под балками крыши чувствовался слабый запах сажи и нагретой солнцем пыли. Он пару раз чихнул. Вернулся обратно в кухню. Потрогал чугунную печь, как будто ждал, что она окажется теплой. Взглянул на плохие репродукции почти таких же плохих пейзажей. Прошел в гостиную. Два разбитых оконных стекла. Сундук. Стол с четырьмя неодинаковыми стульями. Диван и телевизор пятидесятых годов. Покосившийся книжный шкаф с книгами, большинство из которых дешевые детективы и приключенческие романы. На стене справа от камина – зеркало и черно-белая фотография в раме, на которой бегун натягивает финишную ленту. Лицо его выражает страдание. На грани пытки. Сначала он подумал, что это сам Верхавен, но, подойдя ближе, прочитал надпись и узнал его: Эмиль Затопек[6]. Чешская звезда. Мазохист. Побеждающий боль.

Неужели это идеал Верхавена?

Или просто его современник? Затопек был королем легкой атлетики начала пятидесятых годов, если он не ошибался. Или хотя бы одним из них.

Он вышел из гостиной и, переступив порог спальни, остановился у двуспальной кровати, которая, несмотря на свои довольно скромные размеры, занимала почти все помещение.

И все-таки двуспальная кровать? Ну да, у Верхавена время от времени были женщины. И можно предположить, что не все они убиты. Или все?

– Это здесь ты лег спать? – пробормотал Ван Вейтерен, доставая новую зубочистку. – Смог ты спокойно поспать одну ночь или он не позволил тебе даже этого?

Комиссар вышел из спальни.