Возвращение

«Черт возьми, что я здесь делаю? – подумал он вдруг. – Что я смогу найти здесь, просто рассматривая эти вещи?.. Если мне даже и удастся понять, кем был Верхавен на самом деле, это ни на йоту не приблизит меня к ответу на вопрос».

То есть на вопрос: кто его убил?

Внезапно комиссара настигла усталость, и он присел за кухонный стол. Закрыл глаза и увидел желтые круги, которые бежали справа налево. Всегда они бегут справа налево, интересно, почему это. Его предупреждали о возможности подобных приступов слабости, но что они так предательски будут валить с ног, этого он как-то не ожидал.

Он положил голову на ладони. Черт, нельзя думать о чем-то серьезном, если нет ясности в голове, как говорит Рейнхарт. Лучше просто целиком отключиться, иначе ничего хорошего не выйдет, только дерьмо.

«Какая некрасивая клеенка, – подумал Ван Вейтерен, снова открыв глаза. – Но почему-то она мне что-то напоминает. Может быть, у тетушки К. была такая летом в начале пятидесятых?»

Там, в домике-лодке, где под полом можно было слышать плеск волн? Довольно далеко от «Густой тени» и в пространстве, и во времени; кажется, это было, как раз когда Верхавен ушел от своего отца в Каустине и отправился покорять мир.

Сорок лет назад или что-то около того.

А потом все пошло как пошло.

«Жизнь, – подумал Ван Вейтерен. – Какая чертовски непредсказуемая вещь!»

Или это было предсказуемо? Как там обстояло дело с линиями и сплетениями?

Предопределенность?

Мюнстер оперся о старый могильный камень и посмотрел на часы.

Без нескольких минут десять. Внутренний голос настойчиво требовал срочно сесть в машину и немедленно отправиться в «Густую тень». Комиссар уже больше получаса находился там один – после операции, слабый и неокрепший; конечно, очень безответственно оставить его там без присмотра.

Но с другой стороны, Ван Вейтерен собирался провести наедине с его величеством самим собой около часа и сам ограничил время размышлений до половины одиннадцатого. Приходится выбирать между тем, чтобы приехать слишком рано или слишком поздно. Подлое предательство, без сомнения, но зато в случае если он соблюдет установленную комиссаром временную границу, то последний хотя бы не наорет на него за то, что он нарушил его священную думу. А если действительно окажется, что он лежит там где-нибудь посреди хлама вверх тормашками?.. Но все же лучше явиться ангелом-спасителем, чем нежданным нарушителем спокойствия.

Так думал интендант Мюнстер, закрыв глаза. Со стороны церкви доносился монотонный звон колоколов, призывающих к воскресной проповеди. Вскоре показалась и паства – около двадцати благочестивых душ через равные промежутки времени шуршали по свежевычищенной граблями дорожке и переступали порог церкви, где их лично встречал их пастырь, протягивая каждому руку и слащаво улыбаясь. Мюнстер попытался остаться незаметным, но прелат, естественно, сразу просверлил его зовущим взглядом. Кто он такой, чтобы оставаться за воротами храма?

Однако Мюнстер устоял. Остальные овцы медленно вошли в божий дом. Пастырь был самым последним. Часы пробили десять, с крыши спорхнула стайка испуганных голубей, богослужение началось.

Когда дверь закрылась, Мюнстер отметил, что возраст прихожан гораздо выше среднего. Он также подумал о том, как они в течение ближайших десяти – пятнадцати лет углубят и закрепят свои отношения с церковью. Оказавшись на кладбище.

То есть когда их там похоронят.

В этот день он им почти что позавидовал. Или скорее почувствовал что-то умиротворяющее, во всяком случае, на этом ухоженном погосте, окружавшем старинную каменную церковь с новой, светского вида крышей из красной черепицы и с покрытым черным лаком петушком. Здесь явно не было жестокого, карающего Бога. Никаких труб Судного дня. Никакого вечного, неизбежного, напрасного труда.

Только мягкость, примирение и прощение грехов.

Помилование?

А потом появилась Сини и перебила его благочестивые мысли. Он увидел ее обнаженное тело на нагретой летним солнцем кровати… Представил, как она лежит, свернувшись калачиком и подтянув колени к лицу, а ее темные волосы рассыпались, словно лучи солнца, кругом по подушке и плечам. Эта картина наполнила его нежностью другого рода, может быть, даже тем самым ощущением беззаботного счастья, абсолютной и безграничной любви, которое он испытал за завтраком пару часов назад. Вскоре он стал вспоминать разговор о том, как они предадутся любви на лоне божественной природы… если только им удастся удалиться от детей на какое-то расстояние. Раньше это получалось очень здорово. Он начал вспоминать разные моменты… Как они любили друг друга в лодке прошлым летом на Веймарне. Прямо посреди озера, и только чайки и небо были свидетелями их счастья… А в другой раз рано утром высоко в горах Греции, а внизу ласково шумело лазурное Средиземное море. Не говоря уже о пляже в местечке Лагуна Монда – это было еще до рождения Барта, фактически в одну из самых первых встреч… Они лежали в теплой, густой темноте ночи, и легкий горный ветер, как любовные кущи, овевал ее тело, ее невероятно нежную кожу, ее…