Возвращение

– Посмотрим, – ответил он.

В этом случае можно полежать три четверти часа. Видно, они поняли, что лучше держать его за пределами помещения.

Он вернулся к только что прочитанному. На самом деле не так уж и много. Конечно же на передовице жирный заголовок, потом две колонки текста, но до странного мало предположений. Фактически вообще ни одного.

Четвертый раз, значит. Именно так. Верхавен начал карьеру бегуна в двадцать лет, и четыре раза статьи о нем занимали передовицу газет.

В конце пятидесятых о нем писали как о короле средних дистанций. Сначала короле, а потом мошеннике.

Как об убийце в начале шестидесятых.

Снова как об убийце через двадцать лет.

И теперь в начале девяностых как о жертве. Можно предположить, что в последний раз.

«Логическое развитие и предсказуемый конец?» – размышлял Ван Вейтерен, слегка увеличив громкость, чтобы заглушить шум автобусов на Палитцерлаан.

Закономерный конец пропащей жизни?

Трудно сказать.

Что за судьба была уготовлена Леопольду Верхавену? Были ли вообще какие-то варианты в этом странном и непонятном переплетении линий?

Интересно, можно ли снять о его жизни фильм и с его помощью ответить на эти вопросы? О среде и влиянии среды вообще? Непростая проблема, но хорошая постановка вопроса. Так что это – один из вариантов приспособления?

Или просто череда несчастливых стечений обстоятельств? Мрачная история о своеобразном человеке, ужасная смерть которого так же бессмысленна, как и вся его жизнь?

Не та жизнь, о которой снимают фильмы.

Комиссар закусил зубочистку и продолжил размышления.

Разве не каждая жизнь достойна того, чтобы ее запечатлели в том или ином виде искусства, если на то пошло? Может, есть специальный жанр для каждого человека? Например, его собственная жизнь.

В чем ее можно отобразить? В небольшой симфонии? Бетонной скульптуре? На половине листа бумаги?

«Кто знает?» – подумал он.

Вот он лежит здесь и до бесконечности перебирает все эти бесплодные вопросы. Претенциозные и непонятные, они роятся в его голове, чтобы тщеславно и по-идиотски мешать партии виолончели.

«Лучше бы покурить и выпить пива, – подумал он. – Дьявол, это намного лучше».

Вместо сестры Теровиан на пороге показался Мюнстер. Комиссар выключил плеер и снял наушники.

– Все хорошо? – спросил Мюнстер.

– Что ты имеешь в виду? Черт возьми, конечно нет. Лежу тут в одиночестве и ни на что другое не годен. Вы куда-нибудь продвинулись?

– Не совсем. Кажется, здесь на солнышке не так уж плохо.

– Тепло и липко. Надо бы пива. Ну?

– Что значит «ну»?

– Ты принес кассеты, например?

– Принес… обе. Трудновато оказалось найти Госсека, конечно, но он был у Лаудерна. – Мюнстер достал из пакета две кассеты и протянул комиссару. – Красная с совещания…

– Ты думаешь, я не смогу отличить реквием от болтающих копов?

– Надеюсь, сможете.

– Я прочитал «Алгемейне», – невозмутимо продолжил Ван Вейтерен. – Что пишут в других газетенках?

– Примерно то же самое.

– Никаких домыслов о мотиве?

– Нет, по крайней мере в тех, что я просмотрел.

– Странно.

– Почему?

– Наверное, еще напишут. Мне все стало ясно. Вчера я изучил дело о Марлен. Готов поспорить, что он невиновен в обоих. Что поставишь, интендант?

– Ничего, – ответил Мюнстер. – Мы тоже стали склоняться к этой мысли. Не знаем только, что предпринять дальше.

– Черт возьми, конечно, не знаете, – буркнул комиссар. – Я вам еще не дал указаний. Завези-ка меня в палату, мы там со всем разберемся. Печально, что они тут выкидывают пациентов на балкон и оставляют лежать там до бесконечности. Настоящая душегубка…

Мюнстер открыл двери и начал вталкивать железную кровать в помещение.

– С чего начнем? – спросил он, когда комиссар оказался в палате.

– Откуда ж я знаю? Дай мне послушать кассету и приходи через пару часиков, тогда я тебе точно скажу.

– Хорошо.

– За это время узнай, можно ли найти этого человека. – Ван Вейтерен протянул Мюнстеру сложенный вчетверо лист бумаги.

– Леонора Кончис, – прочел Мюнстер. – Кто это?

– Женщина, с которой встречался Верхавен в семидесятых годах.

– Она жива? – автоматически задал вопрос Мюнстер.

– Можешь начать с того, чтобы это выяснить, – ответил комиссар.

Часть VII 24 апреля 1962-го

27

И снова она просыпается.

Темнота и тяжесть от его присутствия давят на грудную клетку. Она скованно приподнимается на локте и пытается разглядеть фосфоресцирующие стрелки часов.

Полчетвертого. Или чуть меньше, насколько ей видно. Воздух в комнате душный и спертый, несмотря на приоткрытое окно. Она садится. Некоторое время нащупывает ногами на шершавом полу тапочки.

Встает и осторожно выходит из комнаты. Снимает с крючка поношенный махровый халат. Закрывает дверь и прикладывает ухо к прохладному дереву. Даже отсюда слышно его тяжелое, иногда прерывистое дыхание.

Она замерзла, поэтому надевает халат. Начинает медленно спускаться по лестнице.

Вниз. Это самое сложное. Боль в тазобедренных суставах отдает и вверх и вниз. Пронизывает позвоночник до самой шеи, а внизу достигает подъема стоп и пальцев ног. Удивительно, насколько эта боль упорна.

И усиливается с каждым шагом.