Возвращение

– Да, не ожидал я от вас, Григорьевич, такой отповеди, – возмутился Петрович. – Вроде с виду мужик вы справный, а голова, оказывается, мякиной набита. Как вы ещё бухгалтером работаете? То-то, я смотрю, зарплату иногда меньше получаю.

– Вы на меня, кум, напраслину не гоните. Я завсегда за каждую копейку отчитаюсь, а вот вы, видать, лишнего хватили, такого наплели – ночь спать не будешь, – ответил Иван Григорьевич. А чтоб вы поняли, кум, о чем речь, я Вам напоследок байку поведаю. Несколько лет назад жил в соседнем с нами хуторе один справный мужичок вместе с жинкою и дочкой-красавицей. Вот копался он как-то в огороде – грядки под рассаду налаживал. Вдруг из-под земли два ужонка, только что народившихся, один за другим выползли. Мужик-то и внимания не обратил, не ядовитые ведь. А баба евойная как заблажит! Кричит мужу: «Убей быстрей эту пакость!» Мужик образумливать её стал, мол, уползут в лес – и шут с ними. Да только баба разошлась не на шутку: не убьёшь, говорит, ты мне не муж, я тебе не жена.

Ну что мужику оставалось делать? Рубанул он в сердцах лопатой поперёк чёрных ленточек, да и выбросил за ограду. И все уж позабылось вскоре, но через полгода их дочка захворала и преставилась в одночасье, а ещё через два месяца и мужик вслед за ней помер. Жинка его свихнулась разумом и век свой в безумстве доживает. Вот, Петрович, и покумекайте, что да как на этой земле творится. Пойду я до хаты. Авось уж Оксана моя возвернулась. Прощевайте.

А Иван Петрович просидел в одиночестве ещё час. Настроение было такое, что хотелось выть на луну. «Вот кум, чертяка, весь вечер испоганил!» – чертыхнулся он в сердцах и решил выпить ещё чарку, а потом ещё. Посидел, уставившись, не мигая, в тёмное пятно на стене. Невольно ему вспомнилось, что лет десять назад он перед Рождеством зарезал порося, а через год тёща на тот свет отошла. А сосед его как-то завалил косулю на охоте и на тебе – брат его старший через три года под поезд насмерть попал. А сам же Иван Григорьевич в прошлом годе сома метрового поймал и все хвастался, какую знатную уху из одной только головы сварганил, и что потом? Жинка-то его, Оксана, полгода радикулитом маялась. А до того такая ядрёная была, что в плуг её вместо кобылы можно было впрячь целину пахать. «Да неспроста все это. Может, кум-то и прав был. Может, и впрямь в жизни все одно за одно цепляется? – подумалось Ивану Петровичу, – Зря я, старый дурак, Григорьевича обидел. Надо будет извиниться завтра перед ним». С этими мыслями он выпил на посошок и побрёл до хаты.

– Где тебя, старый черт, носит? – грозно встретила его жена. – Опять, поди, с кумом философию под горилку разводили? И когда только вы угомонитесь…

– Да не трынди ты. И так тошно, – отмахнулся Петрович. – Чем околесицу нести, лучше вот пойдем-ка посидим на лавочке, свежим воздухом подышим. Зипун токмо прихвати, а то зябко уже, – вяло сказал Петрович и, не дожидаясь, вышел во двор. Через какое-то время к нему робко подсела жена.

– Что случилось-то? – спросила она.

– Тсс. Давай помолчим, на звезды посмотрим, почитай лет сорок так не сиживали, – промолвил Петрович. – Красота-то какая!

Они затихли и, задрав головы, стали созерцать Вселенную. А когда на пухлую щеку жены сел заблудившийся комар и она занесла руку, чтобы пришлёпнуть непрошеного гостя, муж мягко придержал её руку и прошептал:

– Не трожь. Что тебе с него? Посидит немного и полетит дальше к своим детушкам. Как ни как, а живая тварь.

Так они и сидели. Купол бархатного неба подмигивал им золотистыми звёздами. От окутавшей их тишины казалось, что сейчас они одни на этой земле.

Ну а жизнь продолжалась во всем её разнообразии и многоликости.

Миха

Иду по аллее, не знаю откуда и в общем-то не очень понимаю куда. Но всё-таки вижу солнце и думаю, что если тепло и светло, значит, скорее всего, лето и день. Ещё припоминаю, что недавно напарник по ночёвке в подвале назвал меня Миха. И вот теперь я Миха. Нормально. Коротко. Тем более как раньше звали – в башке не осталось. Через сотню шагов пот пятнами начинает пропитывать линялую рубашку. Нехорошо, неприлично. Люди могут не то подумать. Жарко. Во рту сухо. Сел в тень липы на скамейку. Стало лучше, даже хорошо. Оглядываюсь по периметру. Никого. Скучно. Рядом урна. Старая, ржавая, заплёванная. Век стоит. А в неё плюют. И я плюнул. Смачно так. Да и буркнул ещё:

– Дура!

– Сам дурак, – ответила урна. – Жрёшь уже целую неделю. Посмотри, на кого похож! А вонища от тебя за версту! Вот в кого дерьмо-то надо запихивать.

Помолчали.

– Ещё раз плюнешь – в нюх получишь! – буркнула урна.

– Да пошла ты! Нигде покоя нет!

Встал, пнул в сердцах рухлядь и пошёл прочь.

– Вали-вали, алкаш долбаный, – ехидно срыгнула урна.

– Придурок, придурок, придурок! – кричали мне другие урны, когда я проходил мимо них.

Невмоготу. Попытался бежать. Споткнулся. Упал. Ударился. Больно. Что-то тёплое потекло из головы. Сердце рвануло. Перестал дышать. Пульс затих. Закрыл глаза… Все…

Ну и слава Богу!

Жуир