Возвращение

По такому распорядку и прожили они длинную совместную жизнь. А расставались только однажды, но на целых десять лет, когда стахановца Бадина вызвали в местное отделение НКВД и обвинили в заговоре по подрыву моста заброшенной узкоколейки. Пётр Александрович поначалу отказывался признать такую чушь, но, когда увидел в проёме полуоткрытой двери, как два здоровенных энкавэдэшника проволокли по полу бесчувственное окровавленное тело товарища из депо, понял, что дела его плохи. Это понял и юркий молодой следователь. Тут же подсунул протокол, ловко загнув лист так, чтобы осталось только место для подписи. И подписал себе Бадин, в одночасье ставший врагом народа, десять лет лагерей в студёных краях сибирской тайги, и пошёл по этапу в первых рядах сотен тысяч осуждённых в тридцать седьмом по статье 58 УК РСФСР.

А жену его с тремя малолетними детьми в несколько дней выселили из райцентра. И как они выжили – одному только Богу известно. Пётр Александрович тоже выжил, вернулся к жене, обнял уже взрослых детей, и стали они налаживать жизнь, восполнять потерянное время. Дом построили, ребят выучили. Опять же амнистия помогла после смерти вождя народов. Бадин снова в стахановцы выбился. Тяжёлые испытания не развели их, как многих, а, наоборот, скрепили. И всю оставшуюся совместную жизнь они радовались каждому дню, обычным будничным событиям, смотрели телевизор, чаёвничали, ковырялись на огороде и как-то по-особому внимательно относились друг к другу. Но пришёл момент, когда жена слегла от простуды и однажды вечером попросила Петра Александровича выйти на улицу принести ей немного снега, чтобы сбить жар. А когда через несколько минут он вернулся, супруга уже отошла в мир иной.

Много раз корил себя потом Бадин, что не был с женой в последние мгновенья, но потом понял, что хотела она остаться живой в его памяти. Потянулись для Петра Александровича дни, наполненные пустотой. Он бесцельно ходил по участку вокруг дома, сидел, глядя в одну точку, на лавочке, готовил себе немудрёную пищу и все время вспоминал свою благоверную. Жизнь для него потеряла всякий смысл.

Чтобы хоть как-то отвлечь Петра Александровича от грустных мыслей, родня решила, что будет лучше, если с ним поживёт его внук – студент Володя. И не сразу, но понемногу стал Бадин отходить душой, какие-то заботы появились. То внуку ужин приготовить, то постирушки устроить.

По вечерам смотрели они телевизор, обсуждали новости да рассказывал дед внуку про своё житье-бытье. А рассказать было чего. И о том, как при царе жили, и о том, как провожал маленький Петя отца на Первую мировую, и о женитьбе, и о многом другом, произошедшем в долгой жизни Петра Александровича. Только одну тему обходил дед стороной – про те проклятые десять лет, украденных у него молоденьким следователем.

Засиживались они допоздна, продолжая разговаривать даже тогда, когда ложились спать и выключали свет. Володя радовался, что день ото дня дед становится прежним – энергичным, иногда весело шутил, а иногда, под настроение, и выпивал рюмку-другую. В общем, жизнь стала налаживаться. Но все же кое-что беспокоило внука. Дело в том, что почти каждую ночь просыпался он от тихого стона деда во сне и его бессвязного бормотанья. А утром на осторожные вопросы Володи, не болит ли чего у него, Петр Александрович коротко и твёрдо отвечал «нет».

Однажды поздним вечером они смотрели передачу, в которой сильно учёный человек стал занудливо распинаться про сталинские репрессии. Пётр Александрович, немного послушав, выключил телевизор и в сердцах сказал:

– И чего брешет, он бы в 37-м возмущался, когда я невинно десятку в лагерях мотал. А теперь-то все они смелые. Давай-ка, Володя, спать. Завтра вставать рано.

– Спать так спать, – ответил внук.

Они легли, и каждый стал делать вид, что уже заснул. Первым не выдержал Володя.

– Вот не пойму я тебя, дед, – сказал он, – тебе столько досталось от советской власти, тебя оторвали от жены и малых детей, а ты всё время, что мы вместе с тобой и бабушкой жили, ни разу не поругал эту власть. Только и слышал от вас, как хорошо вы живёте, как здорово, что у вас на столе каждый день масло, варенье и белый хлеб. А ещё хорошо, что сегодня дождь, а завтра солнце. Неужели и правда человек так устроен, что забывает несправедливость, подлость, обиды, а помнит только хорошее? Ты бы хоть раз почертыхался на эту власть, этих сволочей, которые в лагеря тебя упрятали.

Наступила тишина. А потом дед заговорил:

– Ты знаешь, Володя, я прожил долгую жизнь. Всякое было. Но одно я понял. Не может человек прожить, как ему хочется. Не может он решать, что выпадет на его долю. Кто-то сверху и это, скорее всего, Господь Бог, хотя мы и пытаемся семьдесят лет жить без него, определяет судьбу каждого от рождения до смерти.