Возроди во мне жизнь

Биби была немного моложе меня. Когда мы с ней познакомились, она была замужем за доктором, чего как будто стыдилась. Когда ее спрашивали, сколько он зарабатывает, она отвечала, что в зависимости от того, сколько попросит. Ее муж был хорошим врачом, лечившим детей от простуды и расстройства желудка, а их матерей — от чрезмерного беспокойства. Однажды Верания подавилась карамелькой и стала задыхаться, и я побежала к нему. Я испугалась, что моя девочка умрет; в ушах у меня уже звучали крики генерала, называющего меня убийцей.

Лишь войдя в его приемную в доме номер 3 на Северной улице, я почувствовала облегчение. Девочка по-прежнему задыхалась и выглядела синюшной, но доктор велел мне успокоиться и дал ей выпить горячего отвара ромашки, она выплюнула карамельку и снова задышала. Когда она откашлялась и лицо ее снова приняло нормальный цвет, я расплакалась и бросилась обнимать и целовать доктора. Как раз в эту минуту в его кабинет и вошла Биби.

— Он спас мою дочку, — сказала я, чувствуя себя виноватой, хотя тогда еще не знала, кто она такая.

— Именно так, — ответил доктор, ничуть не смутившись. — Эта сеньора — супруга генерала Асенсио, — объяснил он Биби.

— И каково это? — воскликнула она вместо приветствия.

Я пожала плечами, и тут мы обе рассмеялись, к величайшему удивлению доктора.

После этого случая я часто с ней виделась. Иногда мы встречались на улице, расспрашивали друг друга о мужьях, причем она высоко ценила моего, а я — ее; обсуждали детей, она жаловалась на слабое здоровье своего сына, а я — на бесконечные проказы моих сорванцов. Затем мы целовались на прощание, едва касаясь губами щек.

Много лет спустя она призналась, что эти встречи заставили ее почувствовать себя важной персоной.

Однажды скончался ее муж. Он умер тихо и незаметно — так же, как и жил, и не оставил ей ни сентаво, вполне ожидаемо. Я отправилась на его похороны — в знак благодарности за то, что он лечил моих детей, а также потому, что у нас в Пуэбле было принято посещать похороны, свадьбы, крестины и первые причастия всем городом. А кроме того, надо же было как-то убить время.

Там я увидела Биби, державшую за руку сына. Я сочувственно обняла ее и передала конверт с деньгами.

— Мой долг твоему мужу, — произнесла я с тяжелым вздохом.

— Ты всегда так деликатна, Каталина, — ответила она.

Она не плакала. Я помню, как хороша она была во вдовьем наряде. В день похорон она выглядела еще моложе, ее черные глаза так и сверкали. Она была очень красива, как грустно думать, что единственный удел этой ее красоты — прогулки по улицам Пуэблы за руку с сыном-подростком, что скоро на этом прекрасном лице появятся морщины при мыслях о том, какие вещи продать, чтобы заплатить за обучение сына. Вскоре она уехала в Мехико к своим братьям, которые работали в газете, принадлежащей генералу Гомесу Сото.

В следующий раз я увидела ее уже в доме этого самого Гомеса Сото. Это был огромный и совершенно безумный дом — такой же, как наш. Биби сидела в саду в синем платье с глубоким вырезом на спине и груди и улыбалась самой очаровательной улыбкой.

— Ты прекрасно выглядишь, — заметила я.

— Просто я наконец-то выбралась из нищеты.

— Поздравляю, — сказала я, вспомнив любимую фразу моей матери, которую она всегда произносила, когда хотела выразить сдержанную радость кому-то из внезапно разбогатевших знакомых, не вдаваясь в подробности, откуда это богатство взялось.

Мы сидели, глядя на роскошный бассейн, в котором плавали свечи, окруженные венками из гардений.

— Божественно, не правда ли? — спросила она.

— Божественно, — согласилась я.

После этого мы заговорили о других божественных вещах: о чулках, которые ей привозят из-за границы, о том, как ей нравится статуя Ангела независимости, а также о том, считаю ли я допустимым принимать цветы от женатого мужчины. Я рассмеялась. Что за безумный вопрос, когда столько женщин не считают зазорным принимать от моего мужа не то что цветы — ключи от машины, упакованные в нарядную коробочку, пока сама машина уже дожидается у двери.

— Как говорила моя тетушка Нико, до свадьбы — ни единого цветочка, — произнесла она.

— Но ты же не собираешься всю жизнь придерживаться этого принципа? — спросила я.

В конце концов она призналась, что генерал Гомес Сото попросил ее стать хозяйкой этого дома.

— Только этого дома? — поинтересовалась я.

— В других домах живут его жена и дети, — ответила она. — В этом пока нет.

Жене генерала Гомеса не грозило оказаться на улице. Это была женщина того же возраста, что и сам генерал — то есть, около сорока пяти лет. Он прожил с ней долгие годы, еще с тех времен, когда был простым солдатом. У них было девять детей — уже взрослых, некоторые уже женаты. Теперь его жена ощущала себя всего лишь бабушкой и ничего не ждала от жизни, в то время как муж разбогател. Но насколько я знала генералов, Гомес Сото вовсе не собирался бросать семью и жениться на Биби.

— Скажите ему, что согласна, но пусть он запишет дом на твое имя, — посоветовала я.