Возроди во мне жизнь

— Боюсь, что это невозможно, Каталина, — сказала она, покраснев. — Я просто не посмею. Он и так уже столько для меня сделал. Он так добр ко мне...

— Много сделал — сделает еще, — сказала я. — Ему ведь это ничего не стоит, дорогая. Он отгрохал тебе такой бассейн — так неужели ему трудно поставить маленькую подпись? Это ведь такой пустяк. Ты собираешься стать его содержанкой?

— Поначалу, — заявила она с самоуверенностью пятнадцатилетней девочки. — Но потом я намерена добиться большего.

Спустя месяц после этого разговора она приехала ко мне в гости в Пуэблу. Я смотрела, как она, довольная и счастливая, выбирается из огромной машины — такой же, как у меня. Сына с ней не было, зато сама она куталась в дорогие меха, несмотря на мартовскую жару. Я с возмущением заговорила о недостойном поведении генерала Сото и заявила, что считаю его отчасти виновным в гибели Сориано, поскольку он не только поддержал Андреса, но и в конце концов купил газету, принадлежавшую покойному. Биби не хотела ничего слушать.

Мы прогуливались по террасе, любуясь панорамой раскинувшегося внизу города и десятками церквей, вознесших в небо свои сияющие купола. Я любила смотреть на город. Улицы Пуэблы отсюда выглядели изумительно; казалось, любой дом можно взять в руки, словно детскую игрушку.

— Мне надоело так жить, Каталина, — призналась она. — Если бы ты знала, как это ужасно — быть бедной вдовой, к которой каждый норовит протянуть свои грязные лапы. И почти никто ничего не желает давать взамен. Генерал, по крайней мере, щедр. Посмотри на машину, которую он мне подарил, посмотри, сколько прислуги он для меня нанял. Он обещал свозить меня в Европу, обещал купить все, чего я только пожелаю, мы ходим в театры. Всего этого я бы никогда не увидела, прозябая в этой дыре или строча на пишущей машинке в киностудии, провожая взглядом Марию Феликс [11] и думая о том, что я — уже старуха, а она по-прежнему молода и прекрасна. Нет, Каталина, не пытайся меня отговаривать. Я все равно тебя не послушаю.

— В этом ты права, — ответила я. — Моя жизнь тоже не сахар, но я не жалуюсь. С какой стати мне тебя осуждать? Конечно, мне не с чем сравнивать, да и выбора у меня особого не было. Мне не довелось быть женой обычного человека, а не ходячей головоломки. Порой мне кажется, что предпочла бы быть женой врача, который знает, где у детей находятся миндалины. Хотя, возможно, это точно такая же скука, только без мехового манто. Кстати, почему бы тебе не выйти замуж за брата твоего зятя? Он милый и симпатичный.

— Потому что он уже женат. Это как раз один из тех типчиков, что тянут ко мне грязные лапы.

Вскоре мы стали подругами. Она в конце концов стала жить вместе с Гомесом Сото, тот подарил ей роскошный автомобиль с затемненными стеклами и дом с бассейном и цветами. Вот только с путешествием по Европе пока не получалось. Теперь ей не приходилось ни ходить пешком, ни самой покупать себе одежду. Все доставляли на дом: платья, обувь, модные шляпки из Парижа. Как будто это так уж необходимо — ходить по коридорам собственного дома в шляпке с вуалью! Даже театр пригласили к ней на дом, установив сцену в глубине сада.

В доме Биби устраивали частные представления. Приглашали полгорода, и даже пуританка Чофи решилась нанести им визит вместе с мужем. Поддержка газет Гомеса Сото была необходима для кампании Фито, и потому они распинались перед ним, как могли.

— Не переживай, — сказал ей Андрес, когда мы вместе ехали в дом Биби. — Гомес Сото разберется, с кем дружить, к тому же он — человек благодарный, а я одолжил ему денег на новые машины.

— Казенные деньги? — спросил Родольфо тоном наивного дурачка.

— Разумеется, братец. Ты же сам знаешь, что страна — это прежде всего чьи-то имя и фамилия, а долг — всегда долг. Он знает, что в долгу перед нами. По крайней мере, ты согласился поехать, а его приемы всегда великолепны. Правда, Катин?

— Да, — ответила я, глядя на Чофи, которая раздулась от злости.

— Мне совсем не хочется терпеть весь вечер его зазнобу, — заявила она.

— Отчего же терпеть? — удивился Фито. — Она очень приятная. Чофи, как всегда, преувеличивает.

Нас встретила сама Биби. Мы с ней не виделись три месяца. Я недоумевала, почему она вдруг перестала ездить в Пуэблу, и лишь теперь, увидев ее, я поняла, в чем дело. Не было никаких сомнений, что генерал заделал ей ребеночка.

Беременность нисколько ее не испортила. В своих длинных ниспадающих одеждах она казалась настоящей греческой богиней. Руки ее немного пополнели, но лицо, казалось, стало еще моложе.

— Я же тебя предупреждала, — сказала я. — Любишь кататься — люби и саночки возить.

— И не говори! Я так боюсь, что мой бедный крошка может унаследовать нос этого человека.

— Да ладно нос, а его коварство? Даже не знаю, как мы решаемся такое воспроизводить.

— Дети не всегда похожи на родителей, — сказала Биби, поглаживая свой живот. — Вот Бетховен, к примеру, был сыном пьяницы и сумасшедшей.

— Кто тебе такое сказал?

— Я уже не помню, но ведь это обнадеживает, правда?

— А другой твой сын — как у него дела?